В Курляндском котле

— А я Гусак, Леонид Петрович, — сказал второй, пониже ростом, с пышными белокурыми усами.

Через несколько минут мы познакомились по-настоящему. Подошли и те двое, что стаяли вдали. Мы от души пожимали друг другу руки.

— Закуривайте! — Тарас предложил нам немецкие сигареты.

— Мы у них ларек около контрольно-пропускного пункта разнесли, — пояснил один из вновь подошедших — широкоплечий, широконосый, малоповоротливый парень, который, знакомясь, назвался Костех Толстых, а партизанская кличка его была «мяиор».

Мы предложили закурить «отечественного».

— О, вот это дело! Не то что ларечная дрянь, — Тарас бросил сигарету, оторвал бумагу и начал закручивать махорку, которую ему подсыпал болтунов. Тарас делал эта с явным удовольствием, сияя глазами.

— Я вас все время на мушке держал вон из-за того куста, — указывая на густой ореховый куст, сказал подошедший последним пожилой уже партизан в такой же черной шляпе, как и Тарас. — Но, приглядевшись, мы решили, что вы люди свои. Прозвище мое «Казимир Большой».

Я спросил у «Казимира Большого», не служил ли он в Советской Армии.

— Нет, я местный житель. Учителем был до войны.

Вскоре к нам подошли Зубровин, Агеев и Озолс. Побеседовав еще с партизанами, мы пошли в их лагерь.

Лагерь был скрыт в молодом, но очень густом ельнике. Там оказалось несколько прикрытых ветвями, низко натянутых палаток, под которыми можно было сидеть или лежать. Я несказанно обрадовался этому.

Между двух высоких елок горел костер, над который висел я ведро с варевом.

Около, костра дя увидел стрелявшего в нас белобрысого повара. Он искоса поглядывал на нас и винов: усмехался.

ПОБРАТИМЫ

Партизанский отряд, с которым мы встретились, состоял из группы разведчиков первого Прибалтийского фронта, местных жителей и советских солдат, бежавших из немецкого плена. Конечно, «отряд» — название условное, так как всему личному составу его до нашего прихода хватало на обед ведра супа. Командиром отряда был Александр Данилович Капустин.

Партизаны приняли нас, как родных, угостили всем, что было у них. Узнав, что я болен, Капустин немедленно предложил мне свою постель.

Александр Данилович Капустин был из тех людей, которых, увидев, нельзя забыть. У него сильная, костистая фигура, крупный с горбиной нос и смуглое энергичное лицо со свежим, недавно зажившим шрамом на левой щеке; черные, как смоль, волосы, такие же борода и усы. Взгляд его — то строгий, словно пронизывающий насквозь, то мягкий и ласковый.

В первый же день нашего пребывания в лагере между Капустиным и Зубровиным состоялся деловой разговор. Было решено жить вместе. Находясь здесь, мы могли не только выполнить задание командования — установить наблюдение за движением по одной из важнейших шоссейных дорог в Курляндии Тукумс — Кулдыга, но значительно шире развернуть нашу разведывательную работу: установить связь с местным населением, иметь разведывательные данные о работе железных дорог, о работе вражеских штабов и прочее. Было решено, что каждая группа будет делать свое дело, взаимно помогая друг другу. Мы будем представлять единую боевую семью. Теперь повар Михаил, когда варил суп, над костром вешал не одно ведро, а два.

Мы рассказали об Аустре. Известие об исчезновении девушки было немедленно передано поддерживавшим связь с партизанами местным жителям. От одного из них — деда Галабки — вскоре поступило сообщение о том, что он видел на просеке девушку, похожую по описаниям на Аустру. Она была с автоматом и сумкой. Это случилось неделю назад. Больше она не появлялась.

В партизанском лагере я быстро поправился. Михаил — знакомый нам белобрысый повар — сам приносил мне еду.

— Вот я вам горяченького, — говорил он. — Только что с подогрева. Поправляйтесь! — Михаил, хотя никто не упрекал его за очередь из автомата по нас, видимо, чувствовал себя все же несколько виноватым.

Агеев и Колтунов в смене с двумя партизанами, которых выделил Капустин, вели круглосуточное наблюдение за шоссе. Но движение на шоссе с каждым днем заметно ослабевало. Активные боевые действия на фронте прекратились. Гитлеровцам не удалось прорваться в Восточную Пруссию, и они притихли, как мыши в своем углу. Наше командование, должно быть, тоже не спешило с разгромом курляндской группировки.

«Куда они денутся? Пусть припухают», — говорил повар Михаил. Он, будучи в плену, заготовлял дрова для штаба 18-й гитлеровской армии. Работать приходилось до упаду, а еда — пустая болтушка, кусок хлеба да картофелина. Хотя из плена Михаил убежал давно, но он до сих пор не мог забыть того, что испытал там.

Зубровин и Озолс побывали на хуторах и завели знакомство с жителями.