В круге света

А месяца за два до кончины Андрея она попросила их обвенчать. Я назначил день, и они приехали в храм нарядные и торжественные. И еще, может, мне это показалось, но они были счастливы. Несмотря на то что время их оставшегося счастья уже можно было исчислять часами. Остался в памяти землистый цвет лица Андрея и проступающая порой в их глазах боль от близкой и неминуемой разлуки.

– Ты хочешь связать себя навсегда? – спросил я ее перед венчанием.

– Да, я хочу и в вечности быть вместе с ним. Здесь мы были вместе до обидного мало.

– Ты еще молодая женщина, подумай, у тебя двое детей, и их нужно поднимать, хватит ли тебе сил?

– Бог не оставит, батюшка, моей бабушке после войны было еще труднее.

Прошло уже много лет, и я иногда встречаю Галину. Она освоила мужскую специальность, занималась извозом, торговала запчастями к автомобилям. Сейчас купила огромный «патриот», чтобы ездить на дачу. Сыновья выросли, родились внуки. Так что забот у нее, как говорится, «полон рот». Я иногда ее встречаю, но никогда не вижу рядом с мужчиной.

Недавно она меня подвозила, и я спросил:

– Не жалеешь о том венчании?

Она сказала, помолчав:

– Вспоминаю то время, оно шло, и я понимала, что теряю мужа, наступало отчаяние, и я не знала, что со всем этим делать. Но после того как мы повенчались, я вдруг отчетливо поняла, что теперь все, мы навсегда остаемся вместе. Никогда еще, как в те дни, я так остро не ощущала времени. Оно стало для меня управляемым, он уходил, а я каждую секундочку нашей жизни словно перебирала между пальцами, как ты свои четки. Те два месяца научили меня ценить то малое, что у меня есть, и быть благодарной за то, что у меня есть. Я не думаю об Андрее «был», для меня он продолжает быть. Он умер на моих руках, и я сама закрыла ему глаза. Может, оттого, что я знала о его скорой кончине и делала все, чтобы ему было покойно, у меня нет на душе чувства вины или какой-то недоговоренности. Словно он переехал в другую страну, а я остаюсь ждать его вызова. Когда-то он обязательно придет, и я пойду за ним вслед.

А вскоре вся страна узнала о взрывах в московском метро. И думаешь, ведь никто из тех, кто погиб, не собирался умирать в тот день. Люди уходили по своим обычным делам, строили планы, а потом буквально в мгновение их жизнь прервалась. Мы жалеем погибших, но жалеть нужно тех, кто остался. Теперь день изо дня месяцами они будут вспоминать все одно и то же. Ту самую минуту, когда любимый человек уходил из дому в то злополучное утро. Возможно, это было так: «Быстренько иди сюда, поцелую и я побежал, уже опаздываю!» – «Беги, беги, я умываюсь, вечером поцелуешь», или звонок по телефону: «Я хочу тебе сказать что-то очень важное для нас обоих». – «Прости, мне сейчас неудобно разговаривать, вечером скажешь, мы же договорились о встрече». Может, это было так, а может, как-то по-иному. Только не будет теперь этого вечера. Никто так и не скажет оставшимся тех заветных слов, никто больше так не обнимет и не поцелует. Лишь остается подушка, которую можно обнять в надежде уловить запах того, кто уже не придет. Мы неисправимы и начинаем понимать, что были счастливы, только тогда, когда счастье теряем.

Ночь, табло на часах говорит, что сейчас где-то около трех. Проснулся и почему-то вспомнил тот разговор с Галиной в ее вездеходе и то венчание. Рядом со мной, свернувшись калачиком, мирно спит моя матушка. И я делаю неожиданное открытие: а ведь моя матушка за все двадцать пять лет совместной жизни так ни разу и не сказала, что она меня любит. Вот это здорово, а как же мы так поженились, без констатации самого важного? Спать сразу же расхотелось, и так стало себя жалко. Нет, так дело не пойдет, матушку определенно следует обличить, утром, сразу же, как проснемся.

Для сбора компромата мысленно возвращаюсь в те наши далекие годы и почему-то сразу вспоминаю, какими счастливыми глазами смотрела она на меня, когда я делал ей предложение. Потом, как старалась она подложить мне на тарелку самый большой и вкусный кусочек, как обшивала, стирала, гладила до появления всех этих чудо-машин. Нужны обличающие факты, а в голову лезет всякая ерунда, как всеми силами она старалась дать мне поспать, когда появился на свет малыш. Потом, как вместе пришли в церковь и она терпеливо выслушивала мое дилетантское «богословие». А когда, став священником, я получил самостоятельный приход, она ушла с прежней работы на зарплату в пять раз меньшую ради того, чтобы быть рядом и организовывать клирос. Вспомнилось, как перед первой нашей Пасхой, когда не было денег на красные облачения, она пошла на рынок и продала свою единственную ценность – новую шапку из голубой норки.

Воспоминания, тесня и наплывая друг на друга, выстраивались в одну большую непрерывную цепь обличений, но только уже меня самого. Вот так, Саша, получается, что рядом с тобой вот уже целых двадцать пять лет живет человек, который и живет-то ради тебя, а ты этого до сих пор не понял. А для любви слова, оказывается, вовсе и не обязательны.