В круге последнем

— Там нет больших писателей. Там вообще нет настоящих писателей. Писатель — это тот, кто говорит правду о своей стране. Единственный человек, который говорит там правду, был я. Сейчас я уехал.

— Ну а, скажем, Солженицын? — спросили мы, исходя из духовной и идейной близости обоих.

— Солженицын вылез на лагерной теме. Она иссякает, иссякает и он.

— А вы, вы не боитесь, что, когда иссякнет напряженность политического скандала вокруг вашего имени, о вас перестанут писать на Западе и, может быть, даже перестанут вас издавать?

— Никогда! — решительно отверг наше предположение Тарсис. — Меня здесь ценят за талант. Когда схлынет политический скандал, я буду сидеть в тихом писательском кабинете, и писать, наконец, то, что я хочу. И тогда ко мне придет еще большая, настоящая литературная слава.

Имя Тарсиса исчезло со страниц буржуазной печати через два-три месяца после описанной беседы. С тех пор прошло уже семь лет. За это время он, по слухам, написал около пятнадцати различных произведений. Среди них — и романы, и повести, и стихотворения. Только никто их не читает. Никто не рекламирует. О нем никто не помнит. Не потому, что он перестал быть в своих произведениях антисоветчиком. Просто из антисоветчика-«инсайдера», он стал «аутсайдером», живущим на Западе. А там таких девать не куда, живут между собой, как пауки в банке, в борьбе за кусок антисоветского пирога.

В минуту откровения с кем-то из новых друзей, кому, как он полагает, можно верить, Тарсис, говорят, пожаловался.

— Не рассчитал. Не надо было выезжать. Нобелевскую получил бы раньше Солженицына…

Сейчас метафоры типа «совесть русской литературы», как мошкара керосиновую лампу, залепили в западной прессе имя Солженицына. Пройдет время, и его забудут, как забыли «единственного настоящего русского писателя» месье Тарсиса. Но по-прежнему американцы, которые интересуются действительной жизнью Советского Союза, остаются в том же незавидном положении, что и семь лет назад. Потому что те, от кого это, к сожалению, зависит, мечтают, чтобы правдивое слово о советской действительности не достигло сознания людей на Западе, не удержалось в нем. Мечтают, чтобы не у десятой части, а у гораздо большего числа молодых людей США утвердилось ощущение, будто США и Советский Союз во второй мировой войне воевали друг против друга, а не вместе — против гитлеровского фашизма.

Для этой цели Солженицын весьма подходит.

Вот почему, когда московский корреспондент одной влиятельной американской газеты, постоянно рекламирующей свою объективность, в ответ на мой вопрос — сколько раз в неделю он передает в свою редакцию сообщения о жизни Советского Союза — в шутку ответил: «Это зависит от Солженицына», мне показалось, что доля правды в этой шутке значительно больше, чем в обычной.

Генрих БОРОВИК. (АПН).

Банкротство

Передо мной «Архипелаг Гулаг», книга Солженицына, начинающая повествование с 1918 года.

История — неоглядное дерево, питающееся от корней и кроны. Нельзя понять и оценить сегодняшний день, не заглянув во вчерашний. Советская Россия в 20‑х годах, в массе своей почти неграмотная, изнуренная царским порабощением и войной, теперь — могучая держава.

Но, увы, ничто так не слепит и не лишает объективности, как озлобленность. А. Солженицын пишет, что «еще и до всякой гражданской войны увиделось, что Россия в таком составе населения как она есть, ни в какой социализм, конечно, не годится, что она вся загажена» (стр. 39). Печально читать такие характеристики, как «гнилосоломенная рязанская Русь» (стр. 547).

Ошеломляет отношение А. Солженицына к человеку, чей уникальный гений, подвиг и гуманность признаны людьми всей планеты. Историки США, ФРГ, Японии и других государств, уважая истину и законы научного исследования, отдают дань величию ума творца нового государства и правопорядка В. И. Ленина.

Вспоминаю слова Б. Шоу, произнесенные им в моем присутствии в Лондоне. Он говорил: Я бесконечно жалею, что не знавал лично Ленина, народ, имевший Толстого и Ленина, не может быть посредственным. С высокой почтительностью и восхищением относились к В. И. Ленину писатели Ромен Роллан, Анатоль Франс, Герберт Уэллс, Блок, Маяковский — его современники, а также знаменитые физики, ученые.

Криводушие и предубежденность приводят к фальсификации. А. Солженицын сообщает: «Сохранился рассказ, что в Смольном, в самую ночь с 25 по 26 октября, возникла дискуссия: не отменить ли навечно смертную казнь? И Ленин… высмеял утопизм своих товарищей, он-то знал, что без смертной казни нисколько не продвинуться в сторону нового общества» (стр. 435).

О каком рассказе, не самим ли Солженицыным придуманном, идет речь? Ровно через два дня после октябрьского восстания, 28 октября 1917 года, смертная казнь была отменена большевиками.