В крови

В двух противоположных концах зала тоже подвешены были люстры, точно такие же, как в центре, только поменьше. На одной из стен меж четырехугольных: витражей окон прибиты были зеркала в золоченых рамах; на противоположной стене — ниши, украшенные тиснеными узорами. В одной из них стояли французские часы с золотой фигуркой ангела, в другой — инкрустированный перламутром ларец, роскошная конская сбруя, фарфоровая посуда, дорогие, в цветных кожаных переплетах книги.

Стена, перед которой возвышался хамский трон, украшена была роскошными кашмирскими тканями, персидскими коврами, оружием в золоте и серебре: здесь развешаны были щиты, мечи, кинжалы, броня, шлемы, ружья… Это были подарки иранских шахов и правителей соседних ханств.

Была пора мира и благоденствия. После кровавых дворцовых перипетий Надира Керим–хан Зенд восстановил в Иране мир и спокойствие. Сейчас оттуда опасность не грозила. Люди из рода Джаванширов — к нему принадлежал и сам Ибрагим–хан — и из рода Бехменли, угнанные некогда Надиром в Хорасан, давно уже вернулись в родные края и здесь, в междуречье Куры и Аракса, сеяли хлеб и разводили скот. С наместником Грузии Ираклием II также установлены были дружеские отношения. От Дагестана до Тебриза гремело имя Ибрагим–хана; правители всех соседних ханств прислушивались к его слову. Один лишь правитель Кубы Фатали–хан не захотел склонить голову перед повелителем Карабаха; восточная часть Азербайджана — Баку и Талыш оставались под его властью. Впрочем, Фатали–хан не представлял серьезной угрозы для Карабаха. Пристало ли правителю, владевшему такой крепостью, как Шуша, с ее неприступными стенами и мощными башнями опасаться какого–то кубинского хана? Ведь по одному знаку властителя Карабаха ханы Карадага, Хоя, Нахичевани, Шеки тотчас поспешат ему на помощь, а тесть его Омар–хан прибудет из Аваристана с пятнадцатью тысячами бойцов…

Лицо Ибрагим–хана, округлое, спокойное, величественное, как бы отражало полноту его благополучия. Откинувшись на шелковые подушки, он с наслаждением потягивал кальян, не выпуская изо рта янтарного мундштука, и с величественной невозмутимостью наблюдал за праздничным приемом. Вошел Ханмамед. Поздоровался и сел в дальнем углу. Один из хаджи подозвал его поближе. Ханмамед пересел. И сразу же попросил слугу принесшего кофе, подать халву. Тот передал Ханмамеду тарелку с халвой. Мирза Алимамед, наблюдавший за этой сценой, готов был сквозь землю провалиться.

— Что это с Ханмамедом? — игриво усмехнувшись, спросил Вагифа хан. — Знает, что я обижен, не показывается.

— Он ожидает вашего милостивого внимания, — мягко ответил Вагиф.

— Да? Ну что ж… Может быть, произвести его в помощники начальника крепостной стражи, подойдет это ему?

— Он век вам будет благодарен! Семья у него большая, едоков много, родовитостью взять не может…

— Бездельник он! — с презрением бросил хан, перебив Вагифа. — Никчемный человек. Только и знает, сплетни разносит!..

— Что делать… — с сожалением сказал Вагиф. — Если бы вы знали, как Мирзе Алимамеду с ним тяжело, чего только он не натерпелся из–за братца!..

— Понятное дело… — при упоминании имени Мирзы Алимамеда хан милостиво качнул головой. — Вот и подумай: у одного отца такие разные сыновья! — и хан снова взял в рот мундштук.

— Без хромой овцы отары не бывает — это еще наши деды говорили… — заметил Вагиф,

Хан согласно кивнул, хотел, видно, еще что–то добавить, но, заметив, что казий глядит на часы, промолчал. Казий громко провозгласил, что до наступления Нового года осталось пять минут. Известно, что тот, кто в ликовании встретит новруз, до конца года будет пребывать в радости и благополучии. И потому все весело заулыбались, стараясь хоть на несколько минут стряхнуть с себя горести и заботы, и глядели только на скатерть: она сейчас являла собой изобилие и цветущую весну. На сандаловой резной подставке хану подали старинный Коран, написанный на коже джейрана, — что может быть благостнее встречи Нового года при чтении священных стихов? Длившееся несколько минут молчание разорвал пушечный залп: Новый год наступил. Все повскакали с мест, спеша поздравить хана и его приближенных.

4

После полудня народ устремился к плоскогорью на краю города, где по праздничным дням устраивались скачки. Пестро разодетые женщины, мужчины с аккуратно расчесанными бородами и окрашенными хной пальцами, парни с франтовато взбитыми чубами — все перемешались в нарядной толпе, расцвеченной голубыми, зелеными, черными чухами ремесленников и торговцев.

Если к этой веселой нарядной пестроте прибавить шуршание кумачовых шаровар, бойкое побренкивание сазов, то можно получить полное представление о многочисленной праздничной толпе.