В краю солнца

— Вы в отличной форме, — возразил я.

Впервые за много лет я испытывал к кому–то сыновние чувства, и мне не хотелось вспоминать, что в конце концов родители оставляют тебя одного.

— Я начал уставать, — продолжил старый таец. — От всего. От рыбалки. От ресторана. Вы же видите, как медленно я забираюсь в лодку. Что это за рыбак, который не может забраться в собственную лодку?

— Господин Ботен, мы все становимся старше.

Он кивнул и улыбнулся:

— Ваши дети так выросли! Когда вы приехали, они казались совсем малышами.

— Время бежит быстро, и сильнее всего это заметно по детям.

Я подумал о нашем третьем ребенке, о безымянном младенце, который рос у Тесс внутри, а потом о будущем, о том, как медленно дети растут и как быстро вырастают, и понял, что хочу одного — прожить достаточно долго, чтобы увидеть этого нерожденного, неведомого ребенка взрослым.

— Мы с женой хотим, чтобы все перешло к вам, — снова заговорил господин Ботен. — У нас есть только ресторан и лодка, и когда я не смогу больше работать, и то и другое достанется вашей семье. Что до дома… Дом мы оставим себе, и после нашей смерти его унаследует мой сын, но ресторан с лодкой будут ваши.

— Господин Ботен… — начал я и внезапно увидел в его морщинистом, хмуром лице такую доброту и красоту, что с минуту не мог говорить. — Я не знаю, что сказать…

— Мы сделаем все по закону. Оформим на бумаге. Никаких трудностей не будет.

— Это большая честь для меня, — сказал я.

— Вы многое умеете, — ответил господин Ботен, и в его глазах блеснул веселый огонек. — Не можете только ударить молотком по гвоздю, не попав сначала по руке.

— Я еще ни от кого не видел столько добра, — произнес я, и от правдивости этих слов у меня перехватило дыхание. — Спасибо…

Господин Ботен улыбнулся, и при виде его улыбки у меня защемило сердце. Я хотел подождать, не говорить ему сразу, но какой смысл тянуть?

— Мы решили вернуться, — торопливо начал объяснять я. — Вернуться в Англию. Тесс ждет ребенка. Кива и Рори должны ходить в настоящую школу. И еще…

И еще была тысяча мелких причин, но ни одна не казалась достаточно веской, чтобы отвергнуть его предложение. В свете разноцветных лампочек я увидел, как господин Ботен нахмурился.

— Важная птица! — буркнул он. — Совсем как мой сын. Простой труд ниже нашего достоинства!

— Дело не в этом, — сказал я. — Вы же знаете, что дело не в этом. Спасибо вам…

— Важная птица!

Я отвергал великий дар. Господин Ботен предлагал мне все, что у него было. Сердце у меня обливалось кровью, но по–другому поступить я не мог. Я чувствовал: лучшая моя часть навсегда останется с ним — в длиннохвостой лодке посреди моря, в маленьком доме на вершине холма, в ресторане на берегу, — и я до самой смерти буду помнить его лицо и его доброту. Но я не умел этого выразить, а он знал только, что мы скоро уезжаем. Мне хотелось сказать ему, что ни один человек в моей жизни не относился ко мне так по–отечески, и, наверное, мне бы удалось найти нужные слова.

Но было слишком поздно. Он отвернулся и пошел в кухню, где сидела вокруг маленького столика моя семья и ела из огромной тарелки лапшу с омарами. Госпожа Ботен посмотрела на меня и улыбнулась, потом увидела лицо мужа, и ее улыбка померкла, как и прекрасное, нарисованное ими будущее, в которое мне самому хотелось поверить.

Я любил старого тайца, но я не был ему сыном, а он мне — отцом, и никакими сожалениями этого не исправить.

Ник праздновал. Причем, судя по тому, какой походкой он шел, праздновал довольно давно.

Войдя в «Почти всемирно известный гриль–бар», Ник приветственно поднял руку и запутался в гирлянде, украшающей дверной проем. Хозяевам пришлось повозиться, чтобы его вызволить.

Красный, со смущенной улыбкой на лице, Ник нетвердой походкой пробрался между посетителями к столику у самой кромки воды, за которым сидели мы, и гордо помахал у нас перед носом газетой.

— Возрадуйтесь! — крикнул он. — Возрадуйтесь!

Потом увидел детей и театральным жестом приложил палец к губам. Рори спал, уронив голову на руки. Кива сонно накладывала себе в рот лапшу. Глаза у нее слипались.

— Они совсем вымотались, — сказал я. — А вот ты, похоже, чем–то доволен.

Ник сел и разложил на столе газету.

— Ее напечатали — мою статью о китайском квартале. Вот она.

Это была та самая газета, в которой он работал в Лондоне, раскрытая на одной из последних страниц. Подписанная его именем статья в рубрике о путешествиях занимала целый разворот. На фотографии симпатичная молодая пара сидела в саду при кафе «Чайна инн» и ела тайский салат. Я взглянул на дату: газета вышла почти неделю назад.

— Поздравляю, — сказал я и начал читать.

— Ее сильно урезали, — произнес Ник не то сердитым, не то извиняющимся тоном. — У меня было больше истории: как китайцы приплыли на остров и работали на рудниках, как продолжали строить даосские храмы, хотя постепенно обращались в буддизм.

В свете разноцветных лампочек его лицо выглядело усталым и потным.

— Строчку про храм Ясного Света и ту вырезали!

— Тебе удалось напечатать статью, а это главное, — сказала Тесс.

Ник просиял:

— Да, удалось!