В краю лесов

— Да, кажется. Не помню.

— А ты не можешь вспомнить, какими точно словами она говорила обо мне?

— Не могу.

— Значит, она почти совсем ничего не говорила обо мне, — разочарованно протянула Грейс.

— Почти ничего.

— Зато ты, наверное, много обо мне рассказывал? — Грейс простодушно ожидала комплимента.

— Ну конечно, милая, — ласковым тоном проговорил Фитцпирс, едва ли понимая, что говорит — такое сильное впечатление произвела на него миссис Чармонд.

ГЛАВА XXVII

Мистер Фитцпирс посетил Хинток-хаус и на второй и на третий день. Миссис Чармонд, как и в первый его визит, полулежала на софе, и вид ее ясно говорил, что она не спешит выздоравливать. Оба раза Фитцпирс внимательно осмотрел царапину, точно это была глубокая рана.

К вящему своему удовольствию, он обнаружил у миссис Чармонд на виске легкую ссадину и наклеил на это весьма заметное место черный пластырь вместо розового, чтобы рассеять у прислуги всякие сомнения насчет его визитов, если таковые успели появиться.

— Ой, больно, — воскликнула миссис Чармонд, когда Фитцпирс в одно из своих посещений стал осторожно отдирать с ее руки пластырь. Царапина поджила и затянулась корочкой цвета неспелой черной смородины, которая вот-вот готова была отпасть.

— Одну минутку, я подышу на пластырь. — С этими словами Фитцпирс поднес к губам руку миссис Чармонд. Она не протестовала.

— Вы сами просили заклеить царапину, — сказал он, с легкостью отлепляя пластырь.

— Да, я помню, — ответила миссис Чармонд. — А теперь взгляните, пожалуйста, цела ли у меня на виске голубая жилка. Я ударилась как раз виском. Будь рана поглубже, я бы истекла кровью.

Фитцпирс нагнулся так низко, что его теплое дыхание коснулось ее щеки. Их взгляды встретились. Глаза миссис Чармонд были темные, бездонные и таинственные, как межзвездное пространство. Она быстро отвернулась.

— О нет, нет! Только не это! — воскликнула она. — Я не могу с вами кокетничать. Наша бедная, краткая, почти детская влюбленность вспыхнула и угасла очень давно, и не надо воскрешать ее. Мы должны договориться об этом в самом начале нашей возобновившейся дружбы.

— Кокетничать! Но ведь и для меня это не игра. Ничего не изменилось с того дня, как я встретил вас в Гейдельберге. Возможно, я тогда глупо себя вел. Возможно, глупо веду себя и теперь. Но разве я могу забыть тот счастливый миг, когда волею судьбы я оказался в поле вашего зрения. Ах, эти воспоминания прошлого! Как далеко уносят они мое воображение!

— Да, как знать, что было бы, если бы моя мать не увезла меня тогда в Баден, — прошептала миссис Чармонд, следя взглядом за далекой верхушкой дерева, качаемой ветром.

— Мы встретились бы еще раз.

— А потом?

— Огонь разгорелся бы сильнее. Как все было бы, я не могу сказать. Но я знаю одно — все кончилось бы страданием и болью сердца.

— Почему?

— Печальный конец уготован любви самой природой. Вот почему.

— Не говорите так! — запротестовала миссис Чармонд. — Не губите моей мечты. Мы ведь только воображаем, что могло быть. — Последние слова миссис Чармонд произнесла полушепотом, надув обиженно губы. — Позвольте мне хотя бы думать, что если бы вы любили меня искренне и глубоко, то никогда бы не разлюбили.

— Что ж, думайте, если это утешает вас. Мысль приятна и ни к чему не обязывает.

Миссис Чармонд несколько секунд размышляла над последними словами Фитцпирса, потом спросила:

— Вы что-нибудь слыхали обо мне в эти годы?

— Ничего не слыхал.

— Это хорошо. Мне, как и вам, пришлось испытать немало. Может, я когда-нибудь и расскажу вам о себе. Только не сейчас. И никогда не просите меня об этом.

Таким образом, два-три дня, проведенные на романтических берегах Неккара, где началось их трогательное знакомство, превратились с расстояния лет в годы нежной дружбы, и на этой благодатной почве выросли воздушные замки упоительных фантазий, овеянных печалью невозможного и порождающих надежды, волнующие и прекрасные, коих не надо ни доказывать, ни отвергать.

Имя Грейс ни разу не было упомянуто между ними, но слух о предстоящем отъезде Фитцпирса из Малого Хинтока каким-то образом достиг ушей миссис Чармонд.

— Доктор, вы покидаете нас! — воскликнула однажды миссис Чармонд. Ее огромные темные глаза, нежный голос укоряли Фитцпирса мягко, но весьма чувствительно. — Да, да, вы уезжаете отсюда! — Она в страстном порыве соскочила с софы. — Не отрицайте, вы купили практику в Бедмуте. И я не виню вас. Образованному человеку, стремящемуся быть в курсе новейших открытий, жить в Хинтоке невыносимо. Тем более, когда ничто и никто его здесь не держит. Вы правы. Уезжайте.

— Да я еще не купил этой практики, а только веду переговоры. И если мое теперешнее настроение не изменится, я никуда не уеду отсюда.

— Но вас тяготит Хинток и все его обитатели, кроме тех, конечно, кого вы берете с собой.

Фитцпирс стал было горячо возражать, но миссис Чармонд свела разговор к пустому кокетству, которое маскировало, однако, недюжинные страсти. Сильные, изменчивые, они тлели в ее душе до поры до времени, как жар в раскаленных углях под слоем пепла, и вспышка была всякий раз внезапной.