— О, мир за окнами так уныл, — прошептала она. — Небо в трауре, потоки слез льются по окнам. Сегодня ночью по стеклу скрипела улитка. Печальный звук. Я проплакала все утро, не осушая глаз. И я не хочу, чтобы вы видели мое заплаканное лицо. Скажите, доктор, зачем нам даны мятежные сердца и пламенные желания, когда приходится жить в этом мире? Почему смерть одна дарит то, что у жизни приходится вымаливать[23], — покой? Ответьте мне, доктор.
— Чтобы ответить на ваш вопрос, милая Фелис, нужно вкусить еще от одного древа познания.
— Когда родник страстей иссякает, душа моя наполняется страхом и мне кажется, что я скоро умру. О, свет так жесток, так неумолим к тому, чье сердце из воска, а не из камня. Я боюсь людей, они сурово карают за каждый неверный шаг. Законы, правила, твердят они, созданы для того, чтобы человек стал совершенен. Какое мне дело до чужого совершенства? И ради него я должна жертвовать всем, что дорого моему сердцу!
— Что вас так расстроило сегодня? — тихо спросил Фитцпирс, садясь рядом с миссис Чармонд. Он подумал, что сплин ее объясняется единственно сидением взаперти, но ничего не сказал.
— Мои мысли, доктор. Вы не должны больше приходить ко мне. Люди начинают говорить, что моя болезнь — притворство. Не приходите больше. Только не сердитесь на меня. — Миссис Чармонд порывисто вскочила с кресла и, схватив Фитцпирса за руку, умоляюще взглянула на него. — Это необходимо. Так будет лучше для вас и для меня.
— Но что плохого мы сделали? — спросил, помрачнев, Фитцпирс.
— Мы не сделали ничего плохого, доктор. Но оттого, вероятно, и эти мысли. А впрочем, все суета… Я решила уехать в Миддлтон-Эби. Это недалеко от Шотсфорда. Там живет тетка моего мужа. Я еще в Лондоне обещала навестить ее. И не могу нарушить слова. Так будет лучше. Я уеду, и все забудется. А вы когда насовсем покидаете Хинток с вашей милой женой?
— Я отказался от практики в Бедмуте. Я полюбил эти места и не хочу уезжать отсюда.
— Отказались? — изумилась миссис Чармонд, недоверчиво глядя на Фитцпирса. — Но вы погубили себя. Боже мой, что я наделала!
— Ничего, кроме того, что собрались уезжать.
— Да, но я уезжаю недалеко и ненадолго, всего на месяц-другой в Миддлтон-Эби. Но, может статься, я обрету там душевный покой и вернусь в Хинток преображенной. Вы будете приходить ко мне в гости с вашей прелестной женой, и мы с ней станем друзьями. О, как легко родятся в уединении праздные мысли и чувства! С завтрашнего дня я перестану быть на вашем попечении, доктор. Я так хочу… И все-таки я рада, что вы остаетесь в Хинтоке, если, конечно, это не повредит вашему будущему.
Но едва Фитцпирс ушел, глаза миссис Чармонд потухли, с губ слетела полупечальная, полуигривая улыбка. Сердце ее налила свинцовая тяжесть. Она опять погрузилась в унынье, не имея сил шевельнуть пальцем; губы ее задрожали, закрытые глаза увлажнились.
Обратные шаги Фитцпирса испугали ее, и она быстро подняла голову.
— Я вернулся сказать вам, что вечер обещает быть теплым. Отдерните шторы, потушите лампу и свечи — за окном такое яркое солнце. Позвольте, я помогу вам.
— Пожалуйста, если вам не трудно.
Он отдернул шторы, и в комнату хлынули закатные лучи неяркого осеннего солнца. Красный огонь лампы и желтое пламя двух свечей стали почти невидимы.
— Можно подойти к вам? — спросил Фитцпирс: миссис Чардмонд сидела к нему спиной.
— Нет.
— Почему?
— Я плачу и не хочу, чтобы вы видели мое лицо, когда на него падает свет.
Секунду он стоял в нерешительности, сожалея, что отдернул шторы и солнечный свет рассеял розовый альковный полумрак.
— Тогда я пойду…
— Идите, — сказала она, протягивая ему руку, а другой промокнув глаза платком.
— Можно, я буду писать вам?
— Нет, нет! — воскликнула она. И прибавила голосом кроткого благоразумия: — Вы не должны мне писать. Не надо. — Ну что же. До свидания. — С этими словами Фитцпирс ушел.
Вечером, когда служанка одевала ее к обеду, она с самым невинным видом то и дело наводила разговор на женитьбу Фитцпирса.
— Люди говорят, что миссис Фитцпирс любила когда-то мистера Уинтерборна, — сказала служанка.
— Почему же она не вышла за него замуж?
— Да потому, что, говорят, он в одночасье лишился дома и всего, что имел.
— Как это могло случиться?
— У него кончился срок аренды, а ваш управляющий не стал ее продлевать, хотя, говорят, у мистера Уинтерборна были все права. Он остался без крова, и помолвка расстроилась. Так люди говорят, мадам.
Самые разнообразные чувства охватили миссис Чармонд и она стала горько упрекать себя. «Отказав этому бедному человеку в его законном притязании, я тем самым обрекла на гибель мою воскресшую любовь, — говорила она себе. Кто бы мог подумать, что простое распоряжение по хозяйству нанесет впоследствии такую глубокую рану моему сердцу. И вот теперь меня ожидает печальная зима, зима горьких сожалений, сердечных мук и неисполнимых желаний. А весной я забуду его. О, я рада, что уезжаю».