В королевстве Кирпирляйн

— Вероятно, у вдовы Ноэля — Дженни Бельчер, — сказал Валлин. — Я слышал, она все еще работает где-то неподалеку от Ареограда. Адрес можно узнать в справочном.

Дженни Бельчер работала в лаборатории полевой ареологии Это была энергичная, волевая женщина, которой никак нельзя было дать шестидесяти двух лет. Меня она не знала, но приняла с большим радушием, хотя ее несколько озадачила цель моего визита.

— Картины Ноэля? — Дженни покачала головой. — У меня их нет. Часть забрали для изготовления клише, когда выпускали марки А остальные попросил Зюсмайер, они были нужны ему для монографии о мнемофантоме. Он обещал вернуть их, но… вы, вероятно, знаете, что он погиб… У меня осталось всего несколько эскизов.

Я объяснил Дженни, что картины ее мужа — выдающиеся произведения искусства и что любой музей Земли был бы рад иметь хоть один эскиз его работы.

— Зюсмайер называл это иначе, — возразила Дженни. — Он называл это болезнью.

— Болезнь вашего мужа не имеет никакого отношения к его таланту художника!

Дженни посмотрела на меня изучающим взглядом, как бы проверяя, стоит ли говорить дальше.

— Вы точно знаете, что это была болезнь? Зюсмайер убедил в этом всех, но был он прав? Альтернатива очень простая: или — или. Или действительно были миражи, или, если миражи невозможны, тогда болезнь, мнемофантом. Третьего не дано…

Дженни умолкла. Казалось, в ней происходит внутренняя борьба, она хотела что-то сказать, но то ли не решалась, то ли не считала нужным рассказывать все.

— Вы знаете, как погиб Ноэль? — спросила она.

— Знаю то, что известно всем, — сказал я, чувствуя в этом вопросе намек на что-то ранее не известное. — Он ушел один в пустыню и погиб между Дарнлеем и «Королевым». Найти его не удалось.

Дженни покачала головой.

— Вот тут вы ошибаетесь. Ноэля не нашли в период Карнавала, потому что не там искали. Он сказал, что уходит на станцию «Королев», а пошел к Берегу Сциллы. Я знала об этом не больше, чем все. Ноэль даже мне не говорил о своей, как вы называете, болезни Его нашли через год, и чисто случайно: другая буря обнажила пласт — и тело оказалось на поверхности. Мне не показали его, пощадили. Принесли только документы, полуистлевший этюдник и фотоаппарат с отснятой пленкой.

Я почувствовал, как все во мне напряглось. Дженни заметила мое волнение.

— Нет-нет, это ничему не помогло. Пленка оказалась засвеченной, только на самых первых кадрах можно было что-то разглядеть. Но и там была пустыня, песок — и только.

— Пленка сохранилась?

— Нет, в ней ведь не было ничего ценного. Но… если вас интересуют работы мужа… у меня есть несколько эскизов. Наброски, сделанные угольным карандашом и, как мне кажется, по памяти.

Увидев, с какой готовностью я набросился на эскизы, Дженни Бельчер улыбнулась. Ей, видимо, было приятно, что и сейчас работы мужа вызывают интерес.

— Я могла бы показать еще кое-что, — в раздумье сказала она. — Может быть, тогда и вы начнете сомневаться в том, что Ноэль был болен…

— Что же это? — насторожился я.

— Записная книжка Ноэля. Я нашла ее в вещах мужа, когда переезжала в Ареоград. Это было уже после гибели Зюсмайера. Он-то, конечно, не отмахнулся бы от дневников мужа. А так… Все настолько уверовали в болезнь Ноэля, что никто не заинтересовался всерьез его записями.

Записная книжка Бельчера оказалась большой тетрадью, исписанной размашистым почерком. Дженни разрешила мне взять ее с собой при условии, что через неделю я ее верну.

В тот же вечер я вылетел в Эмпанарис.

Нам пришлось основательно потрудиться, прежде чем удалось разобраться в хаотических записях Бельчера. Вот когда я пожалел о том, что плохо знал этого человека! Что я мог сказать о нем? Ареолог, художник. Человек с богатой фантазией. Но насколько богата эта фантазия, я понял только сейчас, прочитав беглые заметки Бельчера о миражах.

Марк знал Бельчера не лучше меня, даже Валлин не мог сказать о нем ничего, кроме общих фраз…

— Вот в чем наша беда, — сказал Валлин, когда была перевернута последняя страница тетради. — Мы привыкли в каждом явлении видеть максимум две грани. Палка — о двух концах Медаль — о двух сторонах. С одной стороны — миражи, невозможность которых нам казалась очевидной. С другой — болезнь, мнемофантом. Нужен был Бельчер, чтобы мы поняли, что у медали есть и третья сторона. Мы слишком узколобы, вот что…

Произнеся эту тираду, Джон закурил трубку и надолго погрузился в молчание. А мы с Марком достали большую карту Марса, чтобы обозначить на ней точки, упоминавшиеся в записях Бельчера.

Я не стану приводить здесь эти записи целиком. Главное было — найти в них нить, отделить ее от хаоса сведений о взятии проб грунта и составе почвы.