В концертном исполнении

— Да, да, конечно, — заспешила Людмила Николаевна. — Я совсем не то хотела сказать! Понимаете, на улице он бросается в глаза: хорошая шляпа, иностранное пальто, очень добротный костюм. Да, и сигареты курит французские — «Голуаз». И вы знаете, по-моему, он понял этакую свою экстравагантность и теперь ходит в простенькой рабочей блузе…

— Так, что еще? — Серпин пометил что-то в записной книжке. — Рассказывайте, Людмила Николаевна, рассказывайте! Как на духу. Мы же с вами свои люди, стесняться нечего. Может быть, настораживают какие-то интимные подробности? Например, в момент экстаза прорвалось что-то на иностранном языке. Время, Людмила Николаевна, такое жестокое досталось нам время — мы должны знать все, чтобы уберечь государство от врага.

— Да вроде ничего больше и нет… — помялась Людмила Николаевна. — В остальном обычный, правда, видный мужчина.

— Возраст? Как выглядит? О чем говорил с этими вашими, — Серпин сверился с бумажкой, — с Телятиными?

— Слегка за сорок. Довольно высокий, волосы темные с проседью, черты лица правильные, нос с горбинкой. Говорили, я слышала, о театре…

— Все? — Следователь тяжело в упор посмотрел в глаза Люси, поднялся из-за стола. Отойдя к окну и глядя куда-то на улицу, голосом злым и резким он продолжал: — Ты, сука, проболталась, а теперь на попятную? «Ничего не знаю, оставьте меня в покое!» Как бы не так! За марафетом, кокаинчиком с морфинчиком на брюхе ползешь. Валюту от государства утаиваешь. Да знаешь ли ты, шпионская подстилка, какое у нас на тебя дело?! Нет, тут СЛОНом не отделаться, тут тянет на вышку! Что, снюхалась с ним, переспала? Отвечать, когда тебя спрашивают!

Людмила Николаевна не отрываясь смотрела в полную, обтянутую френчем спину Серпина, не в состоянии произнести ни звука. Губы ее тряслись, в глазах стояли слезы. Она попыталась закурить, но пальцы не слушались. Серпин как ни в чем не бывало вернулся к столу, присел, посмотрел на Людмилу Николаевну почти ласково.

— Так о чем мы с вами сейчас говорили? — Он разломил в руке сушку, принялся жевать, звучно прихлебывая чай. Перегнувшись через стол, ободряюще похлопал женщину по руке. — Ну что вы, что вы, возьмите себя в руки! Все не так плохо, как вам кажется… все гораздо хуже. Мы вас ценим, и пока вы с нами дружите, — помните, как в детстве? — с вами ничего не случится! Ведь и всего-то надо — вспомнить пустяк: что он такого наговорил или сделал? Ну же!

Людмила Николаевна всхлипнула, утерла покрасневший носик платочком, отпила глоток успевшего поостыть чая.

— Я… я пришла к нему ночью. Знаете, как-то не спалось…

— Ну конечно, конечно, — подбодрил ее Серпин, улыбаясь и скептически кривя бровь. — Он, надо понимать, отказался, чем оскорбил в вас женщину. Неплохо придумано, но не пройдет. К тому же он ведь действительно вас обидел, предпочтя эту вашу соседку? А такие вещи женщины не прощают, не правда ли? С его стороны это очень и очень опрометчиво.

— Откуда вы знаете? Вы за ним следите?

— Вы же сами вчера сказали по телефону нашему сотруднику, что, скорее всего, они вместе в театре и, поскольку в квартире никого нет, он может зайти за донесением. Конечно, он заставил прийти вас саму, но эту информацию передал мне вместе с вашей бумажкой. Видите, все очень просто, надо только уметь слушать и делать выводы.

Людмила Николаевна потупилась, промолчала.

— Он хотел, чтобы я с ним уехала в Париж, — продолжала она после паузы.

— Ну, дорогая Людмила Николаевна, это уже из области легенд! Вот, оказывается, в чем дело! — Серпин вдруг стукнул себя ладонью по лбу, прищелкнул пальцами. — Вы в него втрескались. Ну не отрицайте, я же вижу, что влюбились и поэтому выгораживаете. А он меж тем крутит шашни с Телятиной. Что, разве не так? Как человек я вас понимаю — надежда умирает последней. Ах, Париж — белая акация, цветы эмиграции! Только все это в прошлом. Лукин уже никуда отсюда не уедет, а вы, если будете умницей, можете! Вы, Людмила Николаевна, себя недооцениваете, а между прочим, такие люди нужны нам не только здесь, но и за границей. Прекрасное воспитание, два языка, красавица, каких мало… Я, пожалуй, смогу позаботиться о вашей карьере. Место в посольстве или жена преуспевающего дипломата…

— Он живет с Анькой, — Людмила Николаевна закусила губу, — я сама видела, как он от нее утром выходил!..

Серпин счел за лучшее промолчать. Жадно затягиваясь, Людмила Николаевна докурила сигарету, длинными пальцами с кроваво-красным маникюром раздавила окурок в пепельнице. Небо над крышей ближайшего дома было удивительно голубым. Ей вдруг показалось, что она стоит на ступенях церкви Сакрекер, а внизу раскинулся Париж: дома, лабиринты улиц, крыши, море крыш под голубым осенним небом.

— Как-то на днях… — сказала Людмила Николаевна севшим, утратившим окраску голосом и замолчала. — У нас в дальнем конце коридора, — продолжала она, — сосед повесил вырезанный из «Огонька» портрет Иосифа Виссарионовича. В тот день он пришел, постоял у входной двери, вглядываясь в него, потом сделал так.