В концертном исполнении

Женщина распахнула полы халатика, демонстрируя Лукину маленькие торчащие груди.

— Ну, что же ты молчишь? Ты мне нравишься, я таких мужчин люблю. Можешь звать меня как все — Люси… — Она зевнула. — Хотя давай отложим до вечера, а то спать хочу — умираю. Ты ведь не торопишься?

Растирая яркую помаду, она устало провела рукой по лицу, покачиваясь, пошла с кухни. Лукин молча смотрел ей вслед.

Вернувшись в свою клетушку, он не спеша позавтракал, оделся, тщательно повязал галстук большим английским узлом, как на портретах Ильича. Найденной в гардеробе пролетария сапожной щеткой Лукин начистил до блеска полуботинки и, еще раз взглянув в растрескавшееся зеркало шифоньера, остался собою доволен.

После пропитанной пылью духоты коммуналки на улице дышалось легко и свободно. Сама же улица поразила его многолюдностью. Несмотря на разгар рабочего дня, по тротуару двигался поток людей, попадались круглоголовые просто одетые крестьяне, спешили с деловым, ответственным видом мужчины в сапогах и пиджаках, под которыми часто можно было увидеть белые, изукрашенные вышивкой косоворотки. Всеобщее внимание привлекал отголосок прошлого — извозчик-лихач, картинно, с козел, торговавшийся с дамой, на толстой шее которой лежала, играя серебристым мехом, пушистая лиса. Разглядывая не спеша это действо городской столичной жизни, Лукин с самым безразличным видом продефилировал до ближайшего угла и, завернув за него, принялся с интересом рассматривать витрину магазина скобяных товаров. За большим немытым стеклом на белой бумаге были разложены навесные замки, под каждым из которых в качестве естественного украшения лежал массивный ключ с тяжелой художественной бородкой. Лукину, как в зеркале, была видна вся улочка с ее прохожими и машинами, с подошедшим к остановке блестящим на солнце трамваем. Когда, дав предупредительный звонок, трамвай тронулся, Лукин сорвался с места и в следующее мгновение уже висел на подножке, улыбаясь толстой, нескрываемо добродушной кондукторше.

— Ну, пацан, ну, совсем мальчишка, — выговаривала она ему незлобиво, — ехал бы уж тогда на «колбасе»! А еще одет прилично и в шляпе. Граждане, — продолжала она громогласно, — кто вошел, ну-ка передавайте на билетики!

Поднявшись на площадку, Лукин с пристрастием оглядел убегавшую назад улицу. Его исчезновение никого не взволновало. Убедившись в этом, он протолкался в середину вагона, где и застрял, зажатый со всех сторон желающими пользоваться трамваем согражданами. В таком полувисячем состоянии он ехал с полчаса, сошел у «Метрополя» и от отеля уже добирался пешком. Несмотря на холодный ветер, солнышко пригревало и в непродуваемых закутках было даже жарко. Выйдя не спеша на брусчатку Красной площади, Лукин огляделся и после недолгого раздумья направился к собору Василия Блаженного. Новый Мавзолей, заменивший временный, деревянный, блестел начищенным мрамором, но, как видно, усыпальница Ильича мало Лукина волновала. Вместо того чтобы отдать дань вождю мирового пролетариата, он какое-то время постоял около Лобного места, затем обошел собор вокруг и, прислонившись к облицовочному камню основания, принялся ждать. Ждать пришлось долго. Минутная стрелка часов на Спасской башне успела пробежать три четверти круга, прежде чем из ворот выехал автомобиль. Расстояние до него на глазок было метров семьдесят. Лукин начал отсчет. До момента, когда машина, шурша по брусчатке шинами, исчезла из поля его зрения, прошло шесть секунд. Кто сидел в машине и даже сколько в ней было человек, он точно сказать не мог. Покусав верхнюю губу, Лукин закурил, задумался. Большой отряд пионеров, неся развернутое знамя, направлялся навестить дедушку Ленина. Из-за памятника Минину и Пожарскому вышел милиционер и двинулся прямо на Лукина. Молодое усатое лицо стража порядка светилось здоровьем, собранная складками назад гимнастерка облегала крепкое тело. Лукин внутренне собрался, естественным движением расстегнул пальто: на поясе под пиджаком висела кобура с револьвером. Милиционер приблизился, остановился в метре, строго посмотрел Лукину в лицо.

— Что же вы, товарищ! На Красной площади, рядом Мавзолей, а вы курите! Нехорошо!

— Виноват, — туша о каблук сигарету, извинился Лукин, пояснил: — Вот, приехал из-за границы, давно не был, расчувствовался…

— Понимаю, — помягчел страж порядка. — То-то, я наблюдаю, вы здесь около часа стоите.

Взяв под козырек, милиционер повернулся и не спеша удалился к своему посту у памятника. Лукин перевел дух, запахнул полы макинтоша. Пройдя через площадь, он спустился вниз к Охотному Ряду и, расспросив любезную старушку о маршруте, сел на первый же трамвай, который и довез его до Каланчевки.