В концертном исполнении

— Скажите, Серпина, — Черный кардинал спустился из ниши в стене на каменные плиты пола, — ведь этот Лукарий когда-то был вам другом? Уж не хотели ли вы скрыть это от меня? Да и почему именно он, а не ваш третий приятель?

— Как можно, экселенц? — вскричал в негодовании Серпина. — Скрыть от вас! Что ж до Евсевия, он не способен на такие вещи. К тому же он сейчас находится в психиатрической больнице, куда явился по собственной воле. Нет, он не болен, это всего лишь форма внутренней эмиграции…

— И все же, Серпина, почему вы так его не любите?..

— Евсевия?

— Не будьте идиотом! Вы прекрасно понимаете, что я спрашиваю вас о Лукарии! — Черный кардинал вернулся к камину, обернувшись, бросил взгляд на своего тайного советника. — Ну?

— Почему же не люблю? — попробовал было вывернуться тот, но тут же сменил тактику. — «Не люблю» — это слишком мягко сказано: я питаю к нему чувство дружеской ненависти.

— Потрудитесь объясниться!

— Не знаю, в чем вы меня подозреваете, монсеньор…

— Во всем! — оборвал его Нергаль. — Я подозреваю всех во всем, и это совершенно естественно. Если бы я подозревал вас в чем-то конкретном, мы продолжили бы наш разговор в подвале замка, где оборудована очень уютная пыточная. В таких случаях Джеймс меняет свой белоснежный костюм на кожаный фартук… Впрочем, я не сомневаюсь, что фантазия у вас богатая, и поэтому вернемся к вашему другу! — Нергаль опустился в кресло, взгляд его вспыхнувших было глаз стал безразлично-сонным.

— Видите ли, монсеньор, — Серпина приблизился, но сесть не посмел, — карьера Лукария во многом напоминает мою, но с обратным знаком. Даже в Академии знания мы учились одновременно, но на разных факультетах, и всегда, сколько я себя помню, противостояли друг другу. Он противодействовал мне во всем, в каждой задуманной операции я наталкивался на его силовое присутствие…

— И сила его превосходила вашу, — усмехнулся Нергаль.

— Да, монсеньор. — Серпина склонил голову. — По крайней мере, достаточно часто. Последнее наше столкновение закончилось его ссылкой, но операция эта была проведена уже вами, я лишь обеспечил повод. Вестника Добра, жившего в это время на Земле, удалось прельстить славой и деньгами, после чего разыграть с ним маленькую комедию. Вы, возможно, помните, мы тщательно спроецировали все то, что он писал ради наживы, на его собственную жизнь. Получилось весьма забавно. Лукарий и здесь попробовал нам противодействовать, но к его предупреждению не прислушались. Он не нес за этот случай никакой персональной ответственности, тогда его обвинили в преступлении идеологическом — отступничестве от веры, в том, что он позволил вестнику сойти с его пути…

— Что ж, вы правильно сделали, что все это рассказали. Я избавляюсь от сотрудников, не умеющих говорить правду мне и себе. Скажу больше, я только приветствую, когда мои подчиненные имеют личные счеты — это заставляет их работать злее. Можете идти, Серпина, и помните, что от успеха вашей миссии зависит очень многое. Если вы выйдете из борьбы победителем, вас не наградят хотя бы потому, что остановки машины никогда не было… — Нергаль улыбнулся. — Но и услугу вашу не забудут…

Тайный советник чиркнул пером шляпы по каменным плитам, выжидательно посмотрел на хозяина замка, но тот ничего не добавил.

— Монсеньор, не хотели бы вы рассказать мне еще что-нибудь, что облегчило бы мою задачу?

Тонкие губы Нергаля зафиксировали на его птичьем лице улыбку.

— Зачем? О существовании секретного протокола вы знаете, хотя знать не должны. Впрочем, если бы вы этого своевременно не узнали, я бы давным-давно отправил вас в провинцию поработать в каком-нибудь Ушанске районным упырем. Идите, Серпина, идите — не теряйте времени, хотя бы потому, что его нет, и знайте, что в случае необходимости вы можете рассчитывать на помощь всех сил ада.

— Экселенц! — Серпина согнулся в низком поклоне, шаркнул ногой. Делая пассы шляпой, он попятился к двери и, позволив себе редкостную вольность, вышел непосредственно в астрал.

Его разбудил перезвон колоколов. Поднявшееся над крышами домов солнце заглядывало в комнату, за окном, согретые его лучами, чирикали и гонялись друг за другом воробьи. Он посмотрел на спящую Анну, высвободив руку, поднялся с постели, вышел в соседнюю комнату. На паперти церкви грелся, выставив напоказ свою культю, инвалид. Лука отвернулся от окна, шагнул к висевшей в углу иконе. Старого письма лик Николая Чудотворца казался необычным, было в нем что-то монгольское.

— Святой Николай, — сказал Лука и прикоснулся ладонью к иконе, — помоги! Здесь и сейчас мне нужно твое покровительство. Я грешен, я отвечу за все. Ее — спаси и сохрани, ты же знаешь, она безвинна…

Когда он обернулся, Анна стояла в дверях и смотрела на него.

— Почему ты просил святого лишь за меня? — Она подошла, прильнула к Луке. — Его помощь нужна нам обоим. — Анна отстранилась, посмотрела ему в глаза. — Лука, я боюсь! Я боюсь проснуться и снова оказаться в той серой неосмысленной толчее, что была моей жизнью. Я боюсь тех, кто преследует тебя. Скажи мне, кто они, чего они хотят?