В команде Горбачева: взгляд изнутри

Собственно, эти проблемы стали вставать сразу же, как только мы начали разбираться в истоках застойной ситуации. Было ясно, что причины застоя лежат глубже, в особенностях социально-политической системы, сложившейся на протяжении ряда десятилетий.

По мере проникновения в суть этих проблем становилось все более очевидно, что в 50-60-е годы критический анализ основных этапов "социалистического строительства в стране" был дан односторонне, главным образом с точки зрения личностного фактора, культа личности Сталина. Да и к тому же он был прерван на полпути, а может быть даже и в его начале. Без возобновления этого процесса и доведения его до конца, без восстановления исторической правды нечего было и надеяться на успех перестройки. Честная, открытая политика в настоящем и будущем требует столь, же честной, объективной и реалистической оценки пройденного пути.

Нельзя было не учитывать и то, что демократизация и гласность создали совершенно новую идеологическую обстановку в стране. Произошел в хорошем смысле взрыв в духовной жизни, наступил конец «запретных» тем, касающихся как современной жизни, так и истории.

Подлинным откровением для общественности стали книги, десятилетиями пылившиеся в рукописях или лежавшие в «спецхранах». Среди них "Дети Арбата" Анатолия Рыбакова, "Белые одежды" Владимира Дудинцева, «Зубр» Даниила Гранина, "Новое назначение" Александра Бека, "Ночевала тучка золотая" Анатолия Приставкина, книги авторов русского зарубежья.

Ошеломляющее впечатление произвел фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Появились новые, яркие и острые спектакли. Ученые получили доступ к ранее запретным произведениям Бухарина и Троцкого, экономистов Кондратьева и Чаянова, философов Соловьева и Бердяева, нетрадиционных историков. Начался бурный процесс переосмысления исторических событий и личностей средствами публицистики, литературы и искусства. В своей основе он носил здоровый творческий характер, но, естественно, не обходился без субъективных увлечений, односторонности, перехлестов, а порой и прямого искажения исторических событий. Одна полуправда нередко подменялась другой.

Надо было активно включиться в этот процесс, чтобы не утратить влияние на него, выработать свои критерии и ориентиры.

Откровенно говоря, весной 1987 года, когда в наших внутренних дискуссиях возник этот вопрос, я высказался против массированного перенесения огня с брежневского периода на 20-50-е годы и как раз не по принципиальным мотивам, а по мотивам своевременности. Я говорил Горбачеву, что еще мало сделано реального в обновлении страны, решении назревших проблем, чтобы можно было на это опереться в критическом осмыслении пройденного пути. В перенесении огня с брежневского застойного периода на предшествовавшие этапы в немалой степени заинтересована определенная журналистская братия, повязанная активным прославлением успехов брежневского правления.

Я считал также, что нельзя проявлять односторонность, давать полный простор одним мнениям, настроениям и ограничивать или вытеснять другие. Это недемократично. В идеологической сфере должен быть представлен весь спектр мнений, суждений, а сама жизнь отберет то, что правильно.

Такую позицию я излагал не только в узких беседах, но и на заседании Политбюро. Но когда в практическую плоскость встал вопрос о подготовке доклада к 70-летию Советской власти и начали вырисовываться его основные контуры, стало ясно, что без обращения к Октябрю и к последующим этапам развития страны — исключительно сложным и болезненным — обойтись невозможно. Горбачев пришел к выводу, что прежде чем выступать с докладом на 70-летии Октября эти вопросы, ввиду их первостепенной политической и идеологической важности, придется вначале обсудить не только на Политбюро, но и на Пленуме ЦК.

Припоминаю, что еще в середине июля Михаил Сергеевич пригласил к себе секретарей ЦК и ознакомил их с материалами комиссии Шверника по расследованию политических процессов 30-х годов, созданной при Хрущеве. Это расследование было закончено в 1962 году, а выводы представлены в ЦК. Хрущев информировал о них членов тогдашнего Президиума, но дальнейшего хода им не дал. О содержании этих материалов знал Брежнев, впоследствии они докладывались Андропову и Черненко, но до последнего времени лежали без движения.

28 сентября Горбачев вернулся к этому вопросу и по его предложению была создана комиссия по пересмотру дел 30-50-х годов в составе Соломенцева, Яковлева, Чебрикова, Лукьянова, Разумовского, Болдина и Смирнова (директора ИМЛ). Ей переданы материалы комиссии Шверника, а по мере готовности выводов они докладывались Политбюро. После ухода Соломенцева на пенсию, работу комиссии возглавил Яковлев, а я вошел в ее состав.