Для разрядки обстановки объявили перерыв. Горбачев направился к грузинской делегации, я был вместе с ним. Нашли их на выходе около раздевалки. Состоялось трудное объяснение. Горбачев призвал депутатов вернуться в зал, обещав выступить сразу после перерыва в духе примирения и уважения к чувствам грузинского народа. В перерыве же были внесены изменения в резолюцию, прямо осуждающие применение насилия против демонстрантов.
Горбачеву и всем нам, кто в это время находился в комнате президиума, пришлось приложить немалые усилия, чтобы как-то успокоить Шеварднадзе. Никогда раньше я его таким не видел --возбужденным до последней степени. Он рвался на трибуну с намерением заявить о немедленной отставке. С большим трудом удалось удержать его от этого шага и более или менее уладить конфликт.
Довольно удачно доложил о первых итогах деятельности комиссии по привилегиям Примаков. И уже коли зашла об этом речь, не могу пройти мимо довольно широко распространенной версии, что, дескать, партийное и государственное руководство всячески сопротивлялось постановке вопроса о привилегиях, сделало это лишь под давлением "демократов", выступлений Ельцина. Хочу сказать, что обсуждение этой проблемы в узком окружении Горбачева началось задолго до появления этой темы в печати, еще до апреля 1985 года. Все мы были за переход к нормальной, цивилизованной системе оценки и вознаграждения труда управленческого персонала и высших руководителей через заработную плату, за преодоление кастовости руководящих кадров, их свободное движение из различных сфер профессиональной деятельности в сферу управления и наоборот.
Делались и практические шаги. В первую очередь было решено ликвидировать выродившуюся в позорное явление систему льготного распределения продуктов через так называемую столовую лечебного питания. Поручение по этому вопросу было дано Кручине и Смиртюкову, как помнится, еще в середине 1985 года. Затем последовали и другие меры.
Не могу утверждать, что этот процесс протекал гладко и безболезненно, не встречал сопротивления и не затягивался. Вспоминаю такой факт. Где-то вскоре после XXVII съезда партии, мы вчетвером с Горбачевым (был, как всегда и Болдин) сидели над очередным текстом. Зашел разговор об охране, которая у нас появилась. Я высказал сомнение в необходимости охраны секретарей: "Кому нужна охота за нами? Кто заинтересован покушаться на нас?" И потом вообще неясно " охрана это или слежка". Охранять надо, по моему мнению, двух-трех высших руководителей страны -- не больше. Яковлев, помнится, тоже был согласен с этим. Прошло немного времени... и численность охраны была увеличена, а когда я стал членом Политбюро, пристегнули еще одну "Волгу" с дюжиной сменявших друг друга охранников. Мнение 9-го управления КГБ, основанное на каких-то одному ему понятных доводах, оказалось сильнее здравого смысла. В дальнейшем Горбачеву с немалыми трудностями давался каждый шаг по свертыванию привилегий, встречал глухое сопротивление в кругах партийно-государственной элиты. Кампания общественности, проводимая в прессе и в депутатском корпусе по этому вопросу, несмотря на перехлесты и преувеличения, стремление отдельных лиц с помощью сенсационных разоблачений нажить себе политический капитал, приносила свою пользу.
С сожалением приходится констатировать, что с лета и особенно с осени 1991 года проблема привилегий, "номенклатуры" практически сошла со страниц газет и журналов, из радио- и телепередач. А напрасно, ибо это помогло бы сдержать аппетиты новой волны руководящих работников и администраторов, многих из которых потянуло на старую заманчивую стезю... Да что там -побиты все прежние рекорды по части дач, квартир, транспорта, охраны и других привилегий.
Работа съезда была омрачена кончиной Андрея Дмитриевича Сахарова. 15 декабря не стало этого выдающегося, неповторимого человека. Огромная потеря не только для науки, но и человеческой цивилизации в целом, для демократического процесса в стране. Об этом я говорю с полной ответственностью и откровенностью, несмотря на то, а, может быть, именно потому, что академик стоял в оппозиции к тогдашнему партийно-государственному руководству, оказывал лишь, как он сам говорил, условную поддержку Горбачеву, не спуская ему ни одного, с его точки зрения, ошибочного или опрометчивого шага.
Оппозиция оказалась без своего интеллектуального и морального лидера, утратила вместе с этим шанс внести свой вклад в создание нормально функционирующей парламентской системы, предполагающей наличие демократической оппозиции. Трудно предполагать, как складывалась бы деятельность Сахарова после прихода оппозиции к власти. Одно можно с уверенностью утверждать -- он оставался бы таким же честным, благородным и открытым, непримиримым к любой фальши, любой форме насилия и диктата над людьми, пренебрежения их интересами. Нужно ли говорить, как пригодились бы эти качества в наши дни!