— А вы, товарищ Недошлёпкин, — звонко продолжал Терентий Петрович, — лезли ведь к агрегату по грязи, даже калошку свою утеряли и вынесли её, несчастную, на руках. Вы что же думаете, мы после вас сеяли? Да нет же, не сеяли! И вы думаете, меня накажете? Нет, не накажете, точно вам говорю. С работы меня снять невозможно никак. А я спрашиваю: когда кончится такое? Когда мы перестанем для сводки нарушать агротехнику и понижать урожай? Это же делается без соображения. Точно говорю, товарищи: без со-обра-же-ния!
И снова аплодисменты сорвались, будто огромная стая голубей захлопала разом крыльями. Недошлёпкин отодвинулся со своим стулом от стола президиума, потом подвинулся ещё в сторону и таким манером скрылся от взглядов публики. Он, правда, тоже хлопал, но ладони его при этом не соприкасались. Если бы все вздумали так хлопать, то сами аплодисменты были бы абсолютно бесшумны. С Чихаева пот валил ручьями, он покашливал, смотрел то на потолок, то под стол и ёрзал на стуле беспрестанно.
Когда Терентий Петрович спустился по ступенькам со сцены и зал притих, секретарь райкома встал и сказал:
— На вопросы, поставленные товарищем Климцовым, я постараюсь ответить в конце совещания. Вопросы он поставил чрезвычайно важные. Но сейчас скажу одно: спасибо вам, Терентий Петрович! За правду спасибо! Райком партии вас поддержит.
И снова зал аплодировал так же сильно.
Вот как выступил Терентий Петрович! И ведь ничего не выпил — ни грамма! — а заговорил полным голосом перед делегатами большого совещания, — на весь район заговорил!
Тугодум
Удивительный случай произошёл в колхозе «Новая жизнь». Никогда такого не было. У председателя колхоза, Петра Кузьмича Шурова, в кабинете оказались на столе четыре горшка молока, миска сливочного масла, накрытая чистой полотнянкой, две пустые базарные корзинки и коромысло.
— Чей это маслобойный завод? — спрашивал он, улыбаясь, у бригадира Платонова.
— Не ведаю, — отвечал тот и брал в руки коромысло, рассматривая его внимательно. — Метки никакой нет.
— Не из твоей ли бригады? — переводил взгляд Пётр Кузьмич на Алёшу Пшеничкина.
Пшеничкин щупал корзинки, заглядывал внутрь, исследовал горшки, недоуменно разводил руками и в свою очередь спрашивал:
— Кто принёс-то?
— Ребятишки. Около дороги в траве нашли.
Пётр Кузьмич поспрашивал ещё кое-кого, подумал и решил вывесить объявление о находке.
Счетовод Херувимов написал объявление тонко, с хитрецой:
Июня двадцатого дня найдено нижеследующее продуктовое имущество:
1. Горшков с молоком: штук — четыре.
2. Мисок сливочного масла (зелёная): штук — одна.
3. Корзинок базарных, наполненных вышеупомянутым: штук — две.
4. Коромысло обыкновенное (без примет): штук — одна.
Заинтересованной личности обратиться к председателю колхоза. Во избежание прокисания все найденные восемь мест помещены на временное хранение в колхозный ледник до востребования».
Пётр Кузьмич прочитал объявление, хитровато улыбнулся и сказал:
— Пусть будет так. А лучок попридержим. Интересно!
Килограмма два репчатого лука он выложил из найденных корзин в ящик письменного стола и запер на ключ. В объявлении лук не значился. Бригадирам он почему-то тоже о нём не сказал.
Молва о находке распространилась по колхозу, обошла и поле и фермы. Перед вечером народ толпился около объявления, и каждый высказывал свои замечания. А Пётр Кузьмич работал в своём кабинете и помаленьку слушал через открытое окно.
— Корзинок базарных… Коромысло, обыкновенное… — прочитал Евсеич. — Так, так. Ясно дело, человек шёл на базар. Кто ж бы такой это был? — спрашивал он не то у себя, не то у присутствующих.
— Разве Матрёшка Хватова? — предположил конюх Данила Васильевич.
— Нет, та копнила сено на лугу. И сейчас там копнят, — ответил Евсеич. — Главно дело, почему корзины поставлены в траву? Не иначе тут конфуз какой-нибудь получился. Ясно дело.
Терентий Петрович Климцов пришёл позже. Он тоже прочитал объявление и спросил, обращаясь скромненько ко всем сразу:
— А может — Сидор Фомич Кожин?.. Нет, не он, у того в корзине должен быть обязательно лук-репка, а тут лук не обозначен. И вроде бы он был сегодня на работе. Был Сидор на работе?
— Был, — ответило несколько голосов сразу.
— Кто ж бы это мог быть? — совсем тихонько проговорил он.
— Терентий Петрович! — позвал из открытого окна Пётр Кузьмич. — Зайдите-ка ко мне на минутку по одному дельцу.
Терентий Петрович тщательно вытер ноги в сенях и вошёл.
— А почему у Сидора Фомича должен быть лук? — спросил председатель.