В когтях неведомого века

— А куда я его отпускаю? — прищурился Дорофеев. — Выкладывай…

После того как Нефедыч изложил все свои догадки и опасения, старые товарищи засиделись допоздна…

— Ты пойми, старик! — втолковывал шеф подчиненному, полуобняв его и упершись лоб в лоб. — Его же матушка воспитывала, интеллигентка, да к тому же из дворян… Голубая…

— Голубая? — вскинулся спецназовец, уже задремывающий слегка.

— Да кровь голубая! Дворяне — белая кость, голубая кровь…

— А-а-а…

— Если бы не я, его в школе затюкали бы… Понимаешь?..

В конце концов сообща порешили, что шевалье будет мирным, очень вежливым и осмотрительным путешественником, толерантным к религии любой конфессии и к тому же странствующим пешком из-за данного им в юности обета.

* * *

И вот наконец настал миг, когда Сергей и Жора, выряженный в шутовской костюм шестнадцатого столетия (разве что без бубенчиков), в плаще, дорожных сапогах и берете с пером, да еще и с нелепо длинной шпагой на боку, вошли в заветную комнату. Отпущенная за пару недель бородка «а-ля Ришелье» и щегольские усики ужасно мешали, щекотали нос и щеки, и только недюжинным усилием воли новоявленный д'Арталетт подавлял в себе детское желание все время трогать эту непривычную растительность. Несмотря на тщательную подгонку, все детали одежды давили, кололись, раздражали. Широкий гофрированный воротник безбожно натирал шею. Берет, вероятно, носили приколотив к голове гвоздиком, чтобы он не сползал на ухо или нос. Эфес шпаги при первых же шагах до синяка намял бедро… Тяжела же была ноша дворянина в давно минувшие времена! Но… Назвался груздем — полезай в кузов.

Сергей собственноручно надел на шею друга небольшой круглый предмет на цепочке, напоминающий старинные карманные часы.

— Вот и сама машина времени.

— Такая маленькая? — изумился Георгий.

— Маленькая? — опешил Дорофеев. — Я бы сказал — огромная! Хотя… Это ведь только рабочий элемент машины, который всегда будет при тебе, а сама машина — она вокруг… Да, да, машина вокруг тебя, — подтвердил он, видя недоумение друга. — Вся эта комната — машина. Я сам не очень-то разбираюсь в тонкостях, но каким-то образом она и вокруг, и в этом маленьком предмете.

— Как это?

— А Бог его знает! — беспечно пожал плечами Сергей. — Парадокс, одним словом… Или диалектика?

Уже сидя в специально принесенном из гостиной кресле посреди ослепительно-белой, как операционная, комнаты-машины, Арталетов спохватился:

— Слушай, а откуда это все?.. — Он обвел рукой комнату. — Как тебе это удалось? Неужели…

— Да ты что, — не дослушав, расхохотался Серый. — Шутишь? Ты помнишь, что у меня в школе было по математике и физике, да и по остальным наукам заодно?

— Тогда — как?..

— Спонсорство, Георгий, большое дело! — назидательно подняв палец кверху и полюбовавшись им, изрек Дорофеев. — В нужное время и в нужном месте — особенно…

Пока Сергей колдовал где-то в другом конце комнаты, Жора сидел молча, откинув голову на высокую спинку кресла, и чувствовал себя космонавтом, которого вот-вот должны запулить куда-то в тартарары верхом на многометровой цистерне, доверху заполненной чертовски взрывоопасным топливом. «У нас еще до старта четырнадцать минут…» — крутилась в голове строчка из полузабытой песенки безоблачного пионерского детства.

— Только не удивляйся, Жорка, если найдешь там не то, что ожидаешь, а нечто совсем другое… — внезапно проговорил невидимый Серый, неслышно подойдя сзади. — Не боишься?..

— Чего уж… — глухо ответил Арталетов, понимая, что «четырнадцати минут до старта» у него уже нет.

— Тогда присядем на дорожку?..

* * *

Серый, как всегда, оказался прав…

С полетом происходящее с Георгием и окружающим его пространством не имело ничего общего… Разве что огни, изредка вспыхивающие тут и там в окружающей его клубящейся и пульсирующей темноте, напоминали не то аэродромные, не то габаритные, но стоило всмотреться пристальнее — сходство сразу исчезало.

Жора висел в центре какого-то непонятного пространства, не имеющего видимых границ, но ощутимо замкнутого. Висел, сидя и ощущая под собой кресло, которого не было, пол под ногами, которого тоже не было, и вдыхая воздух, которого опять-таки не было… Накатывали ощущения, сходные то с тошнотой, то с опьянением, то вообще не имеющие сходства ни с чем ранее испытанным… Порой Арталетову казалось, что он вывернут наизнанку и теперь его внешняя оболочка вместе с неудобным костюмом и даже шпагой находится внутри, бесстыдно выставляя незащищенные внутренности… Иногда он виделся себе разъятым на самостоятельно живущие части, а иногда словно бы объединялся самым противоестественным образом с кем-то другим…

Сжимая в руках «мини-машину», Жора, чтобы отвлечься, нащупывал пальцами незаметные непосвященному выступы на ее поверхности и твердил про себя слова Дорофеева, будто боясь позабыть: «Если захочешь вернуться, поверни вот эту штучку вот так, вот эту — вот так, а вот эту — нажми…»

Внезапно накатила такая волна горечи от расставания с другом, возможно навсегда, что на глазах выступили слезы.