Выставочный павильон представлял собой обычный, продуваемый декабрьскими сквозняками ангар, под потолком которого плавало, все больше сгущаясь, облако табачного дыма. Этот физический феномен, сгущение дыма на фоне сквозняков, некому было описать, так как из-за зверского холода все любознательные физики частично вымерзли, а частично разбежались. Осталась только ничего не понимающая в законах физики публика, съехавшаяся поглядеть на демонстрацию новой украинской моды.
В сегодняшний, заключительный день праздника, собралась целая толпа почитателей высокой моды. Публика подобралась довольно пестрая, от посиневших от холода светских дам, увешенных драгоценностями, в вечерних платьях с открытыми спинами и с замысловатыми прическами, до заджинсованой молодежи и подозрительных субъектов в фуфайках и чеботах. Это живое месиво шумело и пенилось под сопровождение оглушительно громыхающей, многократно отраженной от металлических стен ангара то ли космической, то ли лягушечьей музыки.
Альбина умела и любила одеться. Она часто посещала подобные мероприятия и имела представление, какая публика здесь соберется. Но она не предполагала, что в этот раз будет так, до непристойности убого. Она надела платье темно-зеленого бархата от Dolce & Gabbana и дивной работы белую мантилью. Кроме бабушкиных серег, с которыми она не расставалась, на ней было еще одно украшение, осыпанный бриллиантами крест из белого и червонного золота, сверкавший в глубоком вырезе платья.
Оглядев себя в зеркале перед поездкой, она нашла свой наряд вполне приемлемым для предстоящего шоу. Но, остановив свой взгляд на кружевах, их и было-то совсем ничего, только чтобы эффектнее оттенить вырез, ей вдруг подумалось, что эти черные кружева, это траур по ее жизни. И она, не жалея времени, переоделась в бежевое с коричневыми вставками дизайнерское платье от Valentino, волшебно омолодившее ее. Теперь же, увидев собравшуюся публику, она решила не снимать свою, эффектно сидящую на ней шубку на соболях.
Во-первых, она не видела, перед кем здесь красоваться, а во-вторых, уж очень ненадежным было окружение, и легко можно было не досчитаться шубы в тридцать тысяч долларов. Было и третье, – холод. Но, если бы не было трех первых, и четвертого, – полутемного сарая из рифленой жести на окраине города, она бы блеснула своим туалетом, который удачно подчеркивал статность ее фигуры, гармонируя с матовой кожей и золотистыми волосами. Даже не снимая шубы, она с удовлетворением замечала, как женщины, подобно «ужасно добрым» хищным птицам, не поворачивая головы, провожают ее глазами.
Шум прибывающей публики под сводами ангара разрастался. Знакомые подходили друг к другу, обменивались приветствиями, собирались группами, указывали друг другу на знаменитостей. В ангаре прибавилось света, и стало лучше видно, кто здесь есть. Присмотревшись, Альбина заметила, что на этот раз число «звездных» гостей превзошло все мыслимые нормы. Было впечатление, что каждый более-менее известный в своей области человек пришел пиариться на сегодняшнем шоу. В бесконечном мельтешении лиц и нарядов Альбина увидела известных банкиров, предпринимателей и коммерсантов, видных спортсменов и популярных артистов. Одного Джино нигде не было видно.
Столичный бомонд почтили своим вниманием и некоторые политики. Альбина отметила, насколько лучше они были одеты, по сравнению с прошлым годом. У некоторых из них, появились животы, двойные и даже тройные подбородки, ‒ поднялись на ветчине. С напыщенным видом, запрокинув патлатую голову с сальными волосами и выпятив острый кадык, деревянной походкой промаршировал известный композитор со своей новой, юной супругой. Демонстрируя себя во всяческих позах, одетые так, чтобы всех «убить наповал», медленно фланировали светские киевские модницы.
Всеобщее любопытство вызвала предводительница столичных львиц, скандально известная Нинель Тарабан. Она была броско намазанная, в ее спаленных пергидролем, небрежно скрученных в узел волосах торчали три страусовых пера. Но фурор в рядах сбежавшейся поглазеть на нее публики вызвали не ее перья, а имидж Тарабан à la[23] «дама с собачкой». В качестве собачки она вела на поводке с ошейником на шее субтильную брюнетку, коротко остриженную под «тифози». Та, изображая пинчера, время от времени становилась на четвереньки и, преданно глядя на хозяйку, лизала ей руки.
Отклячив зад, Тарабан с идиотским видом вертела головой и улыбалась, показывая, вымазанные губной помадой зубы. Брюнетка была в коротком черном топике и в черных, обтягивающих велосипедных трусах, отчего казалась тоньше, чем была. Она сильно озябла, ее худенькое, посиневшее тельце сотрясал озноб. Альбина с состраданием подумала, что у такой худой девчонки непременно должны быть глисты, и поспешно отошла от этой пары. А «дама с собачкой» еще долго позировала перед телекамерами в бликах фотовспышек под аккомпанемент восхищенных и возмущенных реплик.