В канун Рагнаради

Больше всего Хромой боялся теперь, что ЭТИ могут испугаться и убежать, поэтому он прицелился в того, который был дальше. Тетива прогудела басовито, злорадно, больно хлестнула сжимающую лук руку. Копьецо с резким свистом метнулось над верхушками трав, и Хромой отчетливо услышал тупой удар каменного наконечника в плоть — знакомый уху воина звук, который оно не спутает ни с каким другим. Но не слишком ли громким он был, этот звук?

Тот, в кого целился Хромой, злобно вскрикнул и пошатнулся, но не упал. Другой приостановился было и обернулся к нему, но — еще один каркающий выкрик, резкий взмах руки, и оба стремительно бросились к Хромому, пригнувшись, прикрывая согнутой рукой лицо.

Хромой, не оборачиваясь, понял, что те, которые теперь сзади, сделали так же.

Он вскочил на ноги, выхватил новое копьецо, рывком натянул тетиву, целясь в переднего. Но не выстрелил. Потому, что понял: стрелять бесполезно. Потому, что рассмотрел наконец, почему фигуры ЭТИХ показались ему такими странными. Потому, что грудь и живот каждого из них закрывала тусклая чешуя, от которой и отскочило первое выпущенное им копьецо. И такая же чешуя закрывала их головы, похожие из-за этого на непомерно огромные уродливые черепа. И такая же чешуя закрывала одну руку каждого от кисти до локтя, и этой рукой каждый заслонял лицо.

Стрелять в ноги? Тонкое легкое копьецо убивает, попадая в живот, в шею, в глаз. Проколи оно ногу или руку хоть насквозь, настоящий воин и не заметит раны. Хромой — не заметит. И ЭТИ, конечно, тоже.

Это смерть. Их слишком много для одного. И если маленькое копьецо не пробило их чешую, то и большое может не пробить, и даже нож Странного. И не убежать: ЭТИ быстры и знают свой мир лучше. Это смерть. Как это гадко, как мерзко — убить, убить его, шедшего так долго, убить, когда уже видна цель, когда Кошка совсем, совсем рядом!

И плача, крича от обиды, злости, отчаянья, не целясь, не думая Хромой отпустил рвущуюся из пальцев натянутую тетиву, и в этот миг ближайший из ЭТИХ споткнулся, взмахнул рукой, чтоб не упасть, и бесцельно выпущенное копьецо ударило его в открывшееся лицо, в глаз. Он еще падал — медленно, раскинув руки, и его короткий предсмертный взвизг еще не умолк, а Хромой уже отшвырнул лук, подхватил валявшееся в траве копье и кинулся на второго. Тот ждал его, выставив перед собой защищенную чешуей руку, и узкие черные глаза его горели холодной злобой. Хромой вложил в удар всю силу своей неистовой ярости. Он целился в грудь, но враг спокойно отбил острие копья в сторону, а потом в его свободной руке коротко сверкнуло хищное лезвие из Звенящего Камня, совсем такое же, как нож Странного, и копье в руках Хромого стало безобидной палкой.

Безобидной?! А гной тебе в рот, падаль!

Хромой с силой ткнул концом древка в колено врага, и когда тот пошатнулся и выронил нож, ударил снизу вверх, наотмашь, как дубиной, по исковерканному болью и яростью хрипло рычащему рту, и в лицо его брызнуло теплым.

Хромой не успел повернуться к тем, которые были сзади, не успел даже понять, что справился с обоими этими.

Что-то рухнуло на него — на плечи, на голову, опутало руки, врезалось в кожу, и Хромой покатился по траве, корчась, путаясь, пытаясь избавиться и изнемогая от собственных бесплодных усилий. А все, что мелькало перед глазами — траву, небо — иссекли тонкие черные линии, и Хромой понял: сеть. Подобная той, которой Странный придумал ловить утонувших. А потом мир с гулким звоном вонзился ему в глаза ослепительной вспышкой, и Хромой провалился в бездонную темноту.

Гул, гул в ушах — это по равнине несется стадо рогатых и равнина гудит под копытами. Тупо, надоедливо болит голова. Хочется прижать ладони к лицу — нельзя. Руки не шевелятся. Нужно открыть глаза. Страшно. Но нужно. Потому что — голоса. Рядом. Тявкают, каркают без смысла. Немые?

Мягкий, неяркий свет. Не день. Не ночь. Над головой камень. И спина чувствует прохладный шершавый камень. Пещера? Совсем рядом — ноги. Много, странные. Обернуты шкурами. Плотно. От колен и ниже. И ступни. Следы на песке. Там, под Обрывом, давно. Приходили ЭТИ. Забрали Кошку. Теперь забрали его.

Хромой всхлипнул, застонал. Ноги зашевелились, подошли ближе, обступили. Теперь видно не только ноги — все. Не похожи. На Людей, на немых, на Странного — не похожи. Бедра обернуты шкурами. Грязными, шерсть слиплась, потерта, пахнет. Как у Людей. А выше — чешуя. На животе, на груди, на плечах — чешуя. И на спине. Пахнет, как сухая кожа. Кожа? На боках завязана ремешками. Одежда? Похожа на шкуру рогатого. Того, у которого рога разные, и не на голове — на морде. Одежда? Чтоб не проткнули копьем? И то, что на руке, похоже на эту чешую. Но не чешуя — целое. Держат за ремешки. Широкое. Задевает о камень — стучит. Отбивать удары? Закрывать лицо? Один снял чешую с головы. Твердая. Вроде горшка. Тоже из сухой шкуры — очень толстой. А на голове — уши и волосы. Как у Людей.