В каком мире нам предстоит жить?

В целом победа потребительского принципа проявляется в форме тройственного вызова. Во-первых, это наступление агрессивной «технической среды» на природную среду. Это наступление выражается в непрерывно ухудшающихся показателях экологической статистики. Во-вторых, это наступление «экономической среды» на социальную, проявляющееся в тенденциях свертывания социальных программ и механизмов социальной самозащиты населения под предлогом их экономической расточительности. В-третьих, это наступление обезличенной массовой культуры на национальные традиции, сужающее культурное многообразие мира.

Применительно к России сюда следует добавить специфическую форму геополитического вызова. Здесь геополитика пересекается с социальной антропологией. Пора понять, что те или иные геополитические системы поддерживаются соответствующими типами культуры и личности. Сегодняшний геополитический кризис во всем постсоветском пространстве связан с тем, что это пространство не может быть удержано человеком потребительского типа. Именно потребительская психология продиктовала новой российской политической элите сомнительное геополитическое решение: поскорее избавиться от наиболее «тяжелых» частей евразийского пространства и перенести «облегченную» таким образом Россию в «европейский дом». Но оказалось, что евразийское пространство обладает известной принудительностью: его нельзя произвольно делить на части (оставленные части ведут себя не нейтрально, а агрессивно) и из него невозможно мигрировать. Как только в России осуществилась социокультурная революция, приведшая к преобладанию потребительской морали, геополитические показатели качества жизни, связанные со стабильностью, безопасностью, этнической и конфессиональной уживчивостью, стали катастрофически ухудшаться.

Перед Россией и другими странами СНГ возникла дилемма: либо найти способ преодоления безответственной потребительской морали, либо окончательно опуститься в пучину геополитического хаоса и соскальзывания в «третий мир». Существуют в конечном счете только два способа предотвращения этого: или отступление в авторитарно-фундаменталистскую архаику, или восхождение к новой форме цивилизованности постпотребительскоготипа. С этой точки зрения постсоветское пространство делится на две части: одна тяготеет к первому варианту, предлагаемому, в частности, мусульманским фундаментализмом, вторая ищет новое формационное решение, связанное со становлением культуры не доэкономического, а постэкономического типа.

Особенностью российской культуры является то, что в ее традиции нет сколько-нибудь надежных опор для фундаменталистского решения. Поэтому ей придется искать принципиально иной тип решений, связанный с открытием новой формационной перспективы и новых суперэтнических синтезов. Модель устойчивого развития невозможно осуществить иначе как путем восстановления постсоветского пространства. Без этого ни устойчивости, ни развития не получится. Драма России в том, что она в целом уже, безусловно, переросла такую архаическую форму межэтнической интегрированности, какой является империя с ее силовыми способами собирания пространства, но новую, альтернативную форму, связанную с постиндустриальным формационным сдвигом, еще не выработала. Как уже отмечалось, она привыкла новые формационные идеи черпать на Западе. Но сегодня Запад как поставщик таких идей, кажется, иссяк. Новая формационная инициатива, являющаяся альтернативой и архаической фундаменталистской инициативе, и либеральной версии статус-кво, должна исходить от России, у которой просто нет иного выхода.

Сегодня под угрозой оказался демографический и социокультурный потенциал России, что вызвано демонтажем социальных программ и другими формами «шоковой терапии». Следовательно, составляющей новой формационной инициативы должна стать социальная идея. Она не может принять форму реставрированного социализма, но она столь же несовместима и с концепцией реставрированного капитализма, к которой, кажется, склоняется большинство наших реформаторов. С капитализмом ее может лишь частично роднить только такая активизация социальной политики, которая с известных позиций интерпретируется как инвестиции в человеческий капитал. Но одного экономического подхода явно недостаточно. Отстаивание социальных начал перед натиском «экономической среды» должно обрести форму новой культурной идеи, связанной с ценностными приоритетами.

Не менее значимой является и дилемма, касающаяся выбора между народным и номенклатурным капитализмом. Капитализму на Западе так и не удалось осуществить классический либеральный идеал самодеятельного гражданского общества. Экономическая самодеятельность в форме предпринимательства оказалась уделом меньшинства, а на долю большинства остался статус манипулируемых потребителей. Противопоставление самодеятельной морали, связанной с самодисциплиной, и морали потребительской является сегодня одним из факторов социокультурной динамики мира.