По началу же войны репутация Туземной дивизии, или, как её стали называть с лёгкой руки австрийцев, "диких региментов", наводила ужас на вражеское население. Галицийские крестьяне – газды и поляки при встречах старались подальше обойти идущий полк, скрываясь за кустами и перелесками. Всадники провожали таких встречных пристальными и неприветливыми взглядами, как явно ускользающую от них добычу. На нашем пути издали было видно, как в сёлах, завидя идущий полк, жители бросаются загонять скот, ребятишки с плачем бегут по домам, толкая друг друга, а старики, сидящие у порогов, поспешно собирают свои костыли. При входе в деревню мы наталкивались на вымершее селение с наглухо закрытыми окнами и дверьми и совершенно пустыми улицами.
К вечеру первого дня похода мы подошли к длинной гати, обсаженной деревьями. Дорога шла возле Днестра. Под лошадиными копытами туповато гудела дорога. Фыркали кони, позванивали о стремена шашки. Там и сям вспыхивали в сумерках огоньки папирос. От шедшей впереди сотни наносило запахом конского пота и кисловатым душком ремённой амуниции. Я всегда любил и никогда не забуду этот характерный запах кавалерийской части, который впервые я ощутил в юнкерские дни, а затем долгие месяцы и годы он сопровождал меня по дорогам Малороссии, Буковины и Галиции, в донских и кубанских степях, и с течением времени стал мне близок и дорог, как запах отчего дома…
Пройдя гать, мы свернули на луг, где спешились, отдав коней коноводам, и сотня чуть видной в ночи тёмной массой выстроилась по тихой команде вполголоса.
– Поручик Цешковский, – послышался из тьмы голос командира полка.
– Здесь, господин полковник.
– Ведите вашу сотню прямо по дороге до моста. Там встретит проводник от 12-й дивизии, доведёт до окопов. С Богом!
Хлюпая сотнями ног по болотной дороге, сотня зашагала во тьме за своим командиром. Через пять минут во мраке вырисовались очертания деревянного моста, от перил которого отделилась и подошла к нам одинокая фигура.
– Проводник?
– Так точно, ваше высокоблагородие, Стародубського драгунского, – с хохлацким акцентом ответил солдат.
– Ну, веди. Далеко тут?
– Никак нет, через мост и налево, в горку.
По дороге я успел расспросить у драгуна новости о Стародубовском полке, который после перевода в Туземную дивизию я всё же продолжал любить и не мог считать чужим. Новости были скверные, почти все мои товарищи по выпуску и службе в Новогеоргиевске были убиты или ранены. Корнет Внуков убит шрапнелью в лоб, Брезгун ранен, Шенявский пропал без вести при проверке секретов, остался жив и не ранен только один Гижицкий.
В глухую полночь мы добрались до окопов и залезли вместе с Шенгелаем в какую-то дыру, прикрытую досками. Стародубовцы сообщили, что окопы находятся в доброй версте от австрийцев, и на этом участке фронта пока боев нет.
В эту первую мою ночь в окопах действительно почти не было огня со стороны неприятеля, и лишь изредка где-то вдали одинокая австрийская винтовка выговаривала своё отчётливое "та-ку", и высоко в небе над нами пела пуля. Около часу ночи начался ожесточённый ночной бой вправо от нас, у деревни Колодрупки, и вся линия горизонта там обозначилась дрожащим отражением артиллерийского и ружейного огня. Пулемётная и ружейная стрельба в этом злополучном месте слилась затем в беспрерывный треск, глухо гудела земля от взрывов и выстрелов артиллерии, бившей откуда-то сзади. По небу всю ночь бродили лучи прожекторов. Из австрийских окопов впереди нас, то там, то тут, медленно всплывали ракеты и, распустившись букетом, останавливались в воздухе на несколько мгновений, превращая ночь в день.
Когда ночь прошла и мы, как кроты, вылезли из своей норы, все обсыпанные землёй, было чудесное летнее утро. Окопы наши оказались долговременными, были глубиной выше человеческого роста. Чтобы увидать из них что-либо на стороне противника, надо было лезть на бруствер. Впереди, насколько только хватал глаз, как перед окопами, так и сзади нас, шумело и колыхалось на лёгком ветру целое море кукурузы, закрывавшее от глаз весь видимый мир, почему секрет приходилось на ночь высылать далеко вперёд за проволочные заграждения.