В «игру» вступает дублер

Шкловский стал просто назойлив. Он то и дело подходил с разговорами то к старому художнику, то к Зигфриду, то к кому-либо из актёров. Григорий Николаевич, быстро кивая лохматой головой, на все дилетантские суждения Шкловского о мастерстве русских или итальянских живописцев неизменно отвечал:

— Да, да, да, вы абсолютно правы!

В последнее время Пашин сильно пил, и Шкловский вскоре понял, что этот человек настолько же безопасный, насколько и бесполезный. Казалось, кроме этих нескольких слов, он позабыл все остальные. Зигфрид понимал, что у Пашина, как и у Василия, затосковала душа. Но он был слаб и наивен и ни на что не годился. Шкловский это тоже видел. Однако не всех можно было так легко распознать. Артисты, особенно женщины, премило улыбались завсегдатаю кулис и старались поскорей проскочить мимо, а по вечерам, собираясь у кого-нибудь за чашкой чая, судачили о том, как было бы хорошо убраться отсюда подальше, но куда уйдёшь… И вроде само собой получалось, что Сергей Ларский оказывался единственным собеседником, стоящим внимания.

Однажды Зигфриду показалось, что, когда они распрощались с Евгением Шкловским после неожиданной встречи на бульваре, до самого общежития за ним шёл какой-то человек, то сворачивая в переулок, то снова появляясь на противоположной стороне улицы. Слежка, причём плохо скрываемая, догадался Зигфрид. Почему «плохо»? Поручили неумелому агенту или хотят взять на испуг? Правильно ли он делает, что не заходит к Анне? Очень хочется её видеть. Но, пожалуй, всё-таки лучше сейчас прервать всякие связи, даже с Петровичем, во всяком случае — в шашлычной. И всё же в «берлогу» к Петровичу надо вырваться, предупредить его и Анну: пусть действуют осмотрительнее.

Утром, лёжа на кушетке в своей комнате, Зигфрид тщательно обдумывал создавшуюся ситуацию: почему внимание к Сергею Ларскому усилилось? Чем он мог навлечь на себя подозрение? Уж не Гук ли сыграл втайную? И не следят ли за Василием? Хотя тот и закрывал пол-лица платком, Виктор мог его узнать.

Зигфрид вышел в коридор. Пусто. Кажется, все ещё спят. Василий живёт в одной комнате с суфлёром. Как пригласить его к себе, не навлекая подозрений? Откладывать разговор не хотелось, но сейчас каждая мелочь может стать опасной зацепкой, если за ними и здесь, в общежитии, наблюдают.

Пока Зигфрид размышлял, медленно двигаясь с полотенцем к умывальной комнате, в коридор вышел заспанный Василий. Словно почувствовал, как он ему нужен. Зигфрид кивнул ему, приглашая к себе. Василий настороженно моргнул в обе стороны своими круглыми глазами и вошёл следом за Зигфридом.

После налёта на Гука Ларский как бы между прочим спрашивал, не знает ли Василий, как дела на заводе, у железнодорожников. Василий не знал, но понял, что надо сходить. Скоро, попивая обычный утренний кофе у художника, рассказал ему, что рабочие завода саботируют, а железнодорожники путают графики движения немецких эшелонов. Потом уже по собственному почину стал приносить и другие новости. Василий догадывался, что Ларскому это зачем-то нужно.

Сегодня впервые разговор шёл более открыто. Сергей, внимательно наблюдая за Василием, спросил:

— Тебе не кажется, что за тобой следят?

— Кто? — встревожился Василий.

— Ну, кто-нибудь… Ничего не замечал?

— Вроде бы нет, Сергей Иванович.

— Понаблюдай, проверь, потом мне скажешь.

— А если…

Зигфрид, отошедший к окну, резко повернулся к нему:

— Не паниковать! Веди себя как обычно. Не давай им карты в руки!

Василий догадался, кого имел в виду Сергей Иванович, и медленно кивнул. Зигфрид, уловив в его глазах тревогу, сказал как можно мягче:

— Я тебе доверяю… Иначе не позвал бы с собой, когда шли к Гуку. Конечно, всё это опасно, и ты можешь отказаться… Но разве лучше пресмыкаться перед фашистами?

— Да вы не беспокойтесь, Сергей Иванович. Это я с виду размазня, а вообще, ничего им не скажу, что бы они ни делали.

— Ну, я думаю, до этого не дойдёт, — приободрил его Зигфрид. — Просто будь осторожен.

«Но если даже и скажет, не выдержит, — размышлял Зигфрид, — то очень немного. В сущности, он ничего не знает. Разговора с Гуком не слышал. О Петровиче и Анне не подозревает». Немного успокоенный, Зигфрид, тем не менее, ещё несколько дней тщательно проверял, нет ли слежки, а за кулисами охотно обсуждал с Евгением Шкловским достоинства местных дам, посещавших театр. Через неделю его перестали провожать до общежития, и он решил, было, что всё сошло благополучно, но спустя три дня всё повторилось. Люди, идущие следом, менялись, а слежка по-прежнему велась открыто.

Зигфрид решил прощупать Шкловского, не его ли это люди. Когда тот пришёл за кулисы «поболтать», он как бы между прочим, со смехом сказал:

— Везёт вам, господин Шкловский, наши театральные дамы от вас без ума.

— А вы разве не имеете у них успеха?

— Театральные дамы любят покровителей, а я ничего не в состоянии им дать. Поэтому приходится искать удовольствий на стороне. Но в последнее время это стало затруднительно.

— Что так? — изумился Шкловский.