В Греции всё есть

Через некоторое время шар опять лежал на краю широкой верхней площадки. Прямо над ним стрелка с надписью «Депо» указывала вверх, на короткий отрезок жёлоба, уходивший внутрь пещеры. К Сизифу подскочила смуглая даймонёнка и протянула ему обол. Позади неё нетерпеливо переминалась с ноги на ногу длинная очередь.

Сизиф бережно спрятал монету в пояс, помог малышке забраться внутрь, проверил крепления, поправил мягкую обивку, захлопнул люк и легонько подтолкнул шар.

Набирая скорость, камень покатился мимо лавочек для зрителей. Высыпанная кем-то в жёлоб ореховая скорлупа громко захрустела, однако сидевшая на крайней скамейке воспитательница, коренастая дама с кривыми рогами, так зачиталась, что даже не подняла головы.

Тем временем даймонёнок преодолел последние ступеньки, подбежал к кучке приятелей, ожидавших его в сторонке, и малыши дружной гурьбой направились в сторону Тантала. Там всего за пару оболов каждый желающий мог подёргать за верёвки, привязанные к веткам, или покрутить рычажок уровня воды.

…И никого не стало

— Да вон она! Вон, слева! Где какая-то зелень плавает!

— Какие перья? Чешуя это такая! Кто? Старый боцман видел? Да засунь себе своего старого боцмана в свою старую…

— Шлюпку на воду! Спускайте шлюпку, черти! Уйдёт же, зараза! И отставить гудеть!

— Бен, а она яблоки ест? Сейчас, только догрызу и кинешь. Ты же добросишь, правда? А то Альберта попрошу, у меня ещё одно осталось.

— Мама, мама, а эта птичка сверху упала, да? Мам, а ей больно? А почему она не летит? А она петь умеет?

— Сэр, а это что у неё поверх перьев — груди, что ли, такие висят? Ой, твою… Мэм, извините, мэм. Есть уборка трюма, сэр!

— Да спускайте же шлюпку, идиоты! Багор возьмите, сойдёт за гарпун, она небольшая! Прекратить гудеть, я сказал!

* * *

Ничего не вижу. Только шумные серые тени на шевелящемся фоне. Такие же, как внизу, под землёй.

Эти о тенях не знают. А певец знал. И привязанный знал. И обещали мне забыть о том, что знают.

А теперь вход туда закрыт, и теням нет спасения — герои закончились. Совсем закончились.

Сколько же это времени прошло… Когда-то всё море было нашим. И не было этих сосудов на дне.

Хризмы, за один оглушительный миг перепахивающие дно и сеющие в ил кровавые ошмётки.

Пифосы с бесцветным огнём, сквозь стенки обжигающим кожу и выжигающим нутро.
Амфоры с цветными облачками, от которых лопаются глаза и расползается мясо.
Сёстры укрылись в мёрзлых водах, но потеряли разум, обезумев от голода и холода.
Невидимые раскалённые лезвия вонзались мне в голову каждый раз, когда
у скрипящего ледяными зубами берега удар гарпуна лишал жизни одну из них.
Какой-то немец с болью в умных глазах за прозрачными льдинками,
стоя у борта, рассказывал жене, как описывал коллегам последнюю охоту.
И как те ему рукоплескали. И как он плакал, растерянно глядя на них.
Но последняя всё же — я. Я всегда была самая умная и осторожная.
Поэтому и умираю от старости, а не от удара по голове.
Но всё равно умираю, так что это всё равно.
Охоте, настигшей меня даже здесь,
в океане, за Воротами Двух Скал,
не достанется моё ветхое тело.
И этот подплывающий плеск не успеет
обратиться в холодное остриё.
Идите сюда, любопытные,
и вы узнаете всё о Древних,
прекрасных и забытых!
О настоящих Древних,
а не тех, кого вы слепили
из осколков старых амфор!
Зачем вам знать, кто такая Мария?
Вы узнаете, кто такая Челеста!..
Слушайте меня, идите сюда,
шагайте вниз, ступайте по воде,
слушайте меня, идите сюда,
шагайте вниз, ступайте по воде,
слушайте меня, идите сюда,
слушайте меня, идите сюда,
слу… а-а-а-а-агх…

* * *

— А я тебе говорю, что обобщения — это очень скользкая штука. Всё разнообразие обстоятельств предусмотреть нельзя, — сказал Гермес и с любопытством покосился на собеседника.

Ахиллес высокомерно улыбнулся.