В городе Сочи темные ночи (сборник)

Андрюша и Вера купили билеты и вошли под пристальными взглядами дружинников и милиционеров с собаками. У нескольких милиционеров на боку висели рации, из которых выплескивался чей-то бурчащий невнятный голос.

Андрюша нервничал. Разгоряченный, избитый, Толик умылся у питьевого фонтанчика, подошел к Вере и пропел:

— Вера, Вера, Верочка! Тоненькая веточка… — Обнял ее, отвел от Андрюши: — Доллары где?

— Потеряла, — ответила Вера.

— Сдурела, да? — растерялся Толик.

— Отстань.

— Продала?

— Потеряла!

— С ума сошла! Кто ж доллары теряет?!

— Не надо было их ко мне в сумку пихать!

— Да! Надо было с ними в милицию ехать! Чтоб мне еще и валютное дело пришили!

— Отстань!

— Ну что ты наделала!.. Вер, это же Чикины доллары! Он счетчик включит, а у меня нет денег. Чика из рейса придет — зарежет!

Им под ноги бросили хлопушку. Она взорвалась. Плеснуло синее пламя.

— Козел! — выругался Толик и побежал туда, откуда хлопушку бросили.

Вера села на скамейку рядом с Андрюшей.

— Чего ему? — спросил Андрюша.

— Ничего, — ответила Вера.

На площадке появилась подруга Веры Чистякова. Самый близкий человек. Она учила Веру, как одеваться со вкусом и как надо жить.

У Чистяковой не было отца, и денег часто не хватало. Где-то в конце девятого класса она начала ходить в порт. Там, у шлагбаума, она обсуждала с другими девушками, где какая «коробка» стоит и когда она причалит. «Коробками» называли корабли. С кораблей сходили на берег матросы. Чистякова вступала в контакт только с иностранцами. Для этого у нее были английский и итальянский разговорники, изрядно потрепанные, и импортные презервативы по рублю штука.

Расплачивались с ней по-разному: когда сигаретами, когда вещами, когда долларами. Доллары уходили хорошо — по десять рублей.

В порт Чистякова ходила раз или два в неделю. Ей хватало. Но иногда приходилось иметь дело с довольно отвратительными типами.

«И не противно тебе?» — спрашивала Вера. Чистякова улыбалась своими перламутровыми губами: «Противно. А что поделаешь? Тебе деньги понадобятся, и ты пойдешь».

Вера знала — Лена права. Многие так делали…

Так же, как и Вера, Чистякова мечтала о чистой, светлой любви. Приходила на танцплощадку в надежде встретить того — единственного и неповторимого… Вместе с Верой отнесла свои документы в училище связи…

— Лена! — махала ей рукой Вера. Всеобщее возбуждение передалось и ей. Вере нравились ожидание и тревога, которые испытывали окружающие.

— «Пусть тебе и на здоровье, и на внешность наплевать! — Чистякова забрала у Веры сигарету и бросила в урну. — Но о том должна ты помнить, что ты — будущая мать!..» Толик! — крикнула она бегавшему по ту сторону забора Толику. — А нельзя ли сегодня обойтись без мордобоя?

— Как можно?! — ответил Толик. — Ради чего тогда жить?!

В это время милиционеры втиснулись в толпу танцующих и вывели оттуда кого-то покачивающегося и покорного.

— А Андрюша не участвует в этом ежедневном ритуале?

— Надоело, — ответил Андрюша.

— Голову надо беречь, а то фуражку носить не сможет, — объяснила за него Вера.

Чистякова хихикнула.

На площадке появился высокий светловолосый парень в рваных джинсах. Он медленно огляделся, ощущая на себе взгляды косившихся девушек. Подошел к одной, лениво спросил, который час. Она ответила, стесняясь.

— Ой, кто это?! — с восхищением спросила Чистякова.

— Первый раз вижу. — Вера инстинктивно проверила, не размазалась ли возле глаз тушь.

Парень направился в их сторону. Андрюша предусмотрительно обнял Веру. Парень обратился к Чистяковой:

— Пойдем погуляем?

— Я на танцах — танцую! — с достоинством ответила Чистякова.

— Ну давай!..

Чистякова отдала сумку Вере, проговорила:

— «Когда я диско танцую, я ничем не рискую!» — и бросилась в объятия парня.

— Лена! — позвала Вера, но та ее уже не слышала.

А на середине площадки ребята не спеша начали выстраиваться лицом друг к другу в две шеренги. Постепенно образовались две равные автономные половины с четкой границей. Топчась под музыку, шеренги начали сходиться стенка на стенку, пока не подошли вплотную друг к другу.

За забором милиционеры в фургоне пили из пакета молоко.

— Сматывать пора отсюда, — сказал Андрюша.

— Боишься? — спросила Вера. — Не бойся. Я тебя прикрою.

Раздался чей-то воинственный свист, потом кто-то закричал, и в ту же секунду музыка стихла.

Милиция забегала.

Толпа хлынула в разные стороны — кто к выходу, кто, наоборот, — в самую гущу драки. Перед узким проходом началась давка.

Андрюша тащил Веру за руку и прикрывал ее, как мог, от натиска толпы. Но тут кто-то рванулся, потом все побежали, и их развело в разные стороны.

Сверкая фарами и мигалкой, подъехали две милицейские машины. Милиционеры хватали всех, кто попадался под руку. Попался им и Андрюша. Ему завернули за спину руки и, беспомощного, кричащего от боли, запихали в фургон, где уже бесновались другие пойманные.

Веру тоже пытался поймать милиционер, но она увернулась, сумела ударить его между ног и скрылась в толпе.