В горах пощады нет

Теперь предстоял более долгий ползучий путь. Последний противник все еще постреливал, хотя уже значительно реже и с какой-то невнимательной задумчивостью. Может быть, почувствовал неладное, может быть, патроны к концу подходили. Но сам он ползти в сторону Тамарова не собирался, и потому Артему Василичу пришлось вздохнуть и взять путевые затраты энергии на себя. И он пополз по эллипсовидной окружности, чтобы зайти сбоку и сзади. Последнего требовалось ликвидировать побыстрее, чтобы поискать перевязочные материалы, но Тамаров все равно торопливости и суеты себе не позволял, зная, что при торопливости возможно допустить ошибку, и тогда уже некому будет даже Бессариона перевязать. Выстрелил он с расстояния в десяток метров. Стрелял опять в голову, с двух рук, и в последний перед нажатием спускового крючка момент бандит подполковника увидел. Страха в его глазах не было, только любопытство и непонимание ситуации, словно он не мог поверить, что жизнь его подходит к концу. Но пуля сумела его убедить.

И только после этого, уже устав ползать, Артем Василич выпрямился…

* * *

Индивидуальные перевязочные пакеты оказались у каждого из шести убитых, и этого должно было бы хватить, чтобы перевязать двух Бессарионов. Тамаров заспешил, чтобы успеть оказать помощь, пока это еще возможно сделать. Впрочем, он не был уверен, что спасти напарника можно, но готов был хотя бы попытаться.

Перевязочные пакеты – это не индивидуальные аптечки. В них нет никаких антисептиков. Только салфетки пропитаны антибактерицидным составом, отчего становятся даже на ощупь хрупкими. И потому как-то обрабатывать рану возможности не было. Вся обработка свелась к осторожному протиранию входного отверстия пули. Но спасти грузинского подполковника, как чувствовал Тамаров, было уже нельзя. Не было даже возможности саму пулю извлечь. Она вошла в левую лопатку, но, видимо, под острым углом, и направилась не к середине груди, где расположено сердце, а в сторону и застряла где-то там внутри. Медицинские познания Артема Василича были не настолько велики, чтобы понять, какие жизненно важные органы пуля могла повредить. Сам он к врачам обращался только при прохождении медицинских осмотров и, вынужденно, при серьезных ранениях, что случалось с ним дважды. С мелкими ранениями предпочитал лечиться сам. Однажды даже плоскогубцами вытаскивал перед зеркалом два осколка, застрявшие в лице. Врачам Тамаров не доверял, считая, что они ничего в медицине не понимают и только экспериментируют над людьми. Вылечат – хорошо, не вылечат – эксперимент не удался. Но вот с серьезными ранениями у других людей разобраться не мог. Хотя мог сделать перевязку. Чем и стал заниматься…

Бессарион пришел в себя, когда Артем Василич уже раздел его, и застонал.

– Лежи, не шевелись, – сказал Тамаров, протирая входное отверстие пули салфеткой. – Ты что, увернуться не мог? Подставился так…

– Василич… – прохрипел Бессарион. – Все, не дошел я до места…

– И уже не дойдешь. В этом будь уверен. Придется мне тебя на себе тащить… А ты тяжелый… Мало приятного…

– Бесполезно… И ты со мной пропадешь…

Бессарион попытался повернуть голову, чтобы увидеть напарника.

– Не шевелись, пока не перевязал.

– Посади меня. Лежа не перевяжешь…

В этом был смысл, и Артем Василич, взяв за плечи, приподнял Мерабидзе, помогая тому сесть и упереть руки в землю. Но руки ослабели и удержать тело не могли. Пришлось Тамарову поддерживать Бессариона и при перевязке.

– Кто стрелял?

– Менты. Двумя группами подползли. Сбоку и сверху. По три человека…

– Где они?

– Лежат… Вон ближний… – кивнул Артем Василич на бандита в сером ментовском камуфлированном костюме. – Это предпоследний. Надеялся, что я его на месте буду ждать…

Бессарион посмотрел и оценил.

– Что, всех шестерых?

– Извини уж, что для тебя никого не оставил…

Грузинский подполковник то ли кашлянул, то ли попытался хохотнуть. Но у него не получилось ни то, ни другое. Тамаров тем временем стал обрабатывать рану на груди. Внешне она была вроде бы неопасной, как большинство поверхностных ранений, но крови из разорванных мышц выходило много. Вторая повязка легла крест-накрест первой.

– Ты теперь, как пулеметчик времен революции. Только вместо пулеметных лент – бинты…

Бессарион не ответил, то ли находясь в полубессознательном состоянии, то ли над чем-то напряженно раздумывая. Его окровавленная, пробитая и порванная пулями куртка валялась рядом. Такую уже и надевать не стоит, решил Тамаров, отпустил Бессариона, который пока сидел самостоятельно, и подошел к бандиту в ментовском «камуфляже». Эта куртка была Бессариону слегка великовата, зато кровью ее не залило. Тамаров стрелял в голову, опущенную к земле.