В годы большой войны

В годы большой войны

ПРОЛОГ

В тысяча девятьсот восемнадцатом году, первого января по старому стилю, в Петрограде было совершено покушение на Владимира Ильича Ленина. Случилось это поздней туманной ночью на мосту через речку, недалеко от Михайловского манежа. Террористы обстреляли машину, в которой Владимир Ильич возвращался с митинга. К счастью, покушение не удалось.

Через день в газете «Правда» появилось короткое сообщение:

«Первого января, когда товарищ Ленин только что отъехал от Михайловского манежа, где он выступал на митинге перед первым отрядом социалистической армии, уезжающим на фронт, автомобиль его был обстрелян каким-то негодяем. Кузов автомобиля прострелен навылет и продырявлен в нескольких местах».

В день после того, как правительство особым декретом учредило Всероссийскую Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Расследование этого покушения стало одним из первых дел в работе комиссии Дзержинского, которая расположилась в бывшем доме градоначальника на Гороховой улице.

Среди сотрудников комиссии самыми молодыми были восемнадцатилетняя работница Обуховской мануфактуры Праня Путилова да ее сверстник Григорий Беликов, который недавно переехал с семьей в Питер откуда-то с юга России. Отец Григория работал там кузнецом в селе немецких колонистов. Григория взяли в ЧК самокатчиком, но людей в комиссии не хватало, и ему поручали самые разные задания: ходил на обыски, доставлял почту, дежурил ночами в ЧК и еще находил время помогать Пране убирать помещение. Назывался Григорий рабочим комиссаром.

Праня Путилова трагически погибла в первые месяцы революции, растерзанная врагами при подавлении очередного контрреволюционного восстания. Судьба Григория Беликова сложилась иначе…

На место покушения выехал Феликс Эдмундович Дзержинский с тремя комиссарами. В машине не все могли поместиться. Остальные взобрались на мотоцикл: двоих посадили в коляску, третий взгромоздился на заднее сиденье. Вел мотоцикл Григорий Беликов. С виду — мальчишка. Был он выше среднего роста, крутолобый, худой как жердь. Такому парню впору бы играть в бабки на заставе с ребятами. Григорий ходил в косоворотке, перепоясанной витым шелковым пояском, а поверх носил кожаную куртку и портупею с маузером в деревянном чехле-кобуре, болтавшемся у колен.

На мосту ничего не нашли. Скорее всего, террористы стреляли из нагана, и гильзы остались в барабане. Это подтвердилось и осмотром машины: в задней стенке автомобиля «Готхолл», в котором ездил Владимир Ильич, обнаружили пробоины от револьверных выстрелов. А из спинки сиденья выковыряли искореженную тупоносую пулю. Значит, стреляли из нагана. И это все. Больше никаких следов.

Шофер, сидевший тогда за рулем, рассказал, что перед тем, как началась стрельба, рядом с машиной мелькнула фигура человека. Водитель даже отвернул машину, чтобы не задеть его крылом. Но как он выглядел — не припомнит. Стоял густой туман, и свет уличных фонарей едва пробивался сквозь сизую пелену. Единственно, что успел заметить водитель, — романовский полушубок да мохнатую папаху на голове, — видимо, офицер. Но в Питере были тысячи таких, наехавших с фронта, — поди разыщи виновного…

В Смольном была еще комиссия, тоже чрезвычайная, — по охране Петрограда. Возглавлял ее Бонч-Бруевич, управляющий делами Совнаркома. Комиссия размещалась в комнате № 75, где ежедневно дежурили чекисты.

На следующее утро после покушения Бонч-Бруевич зашел в кабинет Владимира Ильича. Он взволнованно говорил, что следствие уже началось, но пока не дало результатов. Начал расспрашивать — как же все произошло там, на мосту. Ленин укоризненно взглянул:

— А разве других дел у вас нет, Владимир Дмитриевич? Что тут удивительного. Революция! И конечно — недовольные, которые начинают стрелять… Это в порядке вещей… Не торопитесь, все прояснится. — Владимир Ильич перевел разговор на другую тему.

Но обстоятельства покушения не прояснились. Дни проходили в раздумьях и безнадежных поисках. А через три недели произошли новые события, приоткрывшие завесу таинственности над несостоявшимся преступлением.

Бонч-Бруевич жил на Херсонской улице. Владимир Ильич, поздно задерживаясь в Смольном, приезжал иногда к нему ночевать. Никто не замечал, что время от времени у дома Бонч-Бруевича появлялся солдат-фронтовик в затертой шинели. Единственное, что отличало солдата от множества других, были красные самодельные разводы, нашитые на лацканах его шинели. Как-то раз солдат зашел в дом и спросил, не нужен ли дворник. Дворника не требовалось…