В году тринадцать месяцев

Он виртуозно умел цитировать, присоединяя нужные ему строки последовательно к одному, другому, третьему четверостишию.

«На первом листике встречаешь… А на последнем прочитаешь: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня»… В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я».

И еще раз… Он создавал свою цитатную поэму.

«Тут непременно вы найдете два сердца, факел и цветки. Тут, верно, клятвы вы прочтете в любви до гробовой доски. Какой-нибудь пиит армейский тут подмахнул стишок злодейский. В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я».

Он старался повторением ключевых строк обратить внимание на приметы, присущие альбомам современных девушек. Переписывают же они по сей день друг у друга слова: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня».

Анна Федоровна оглянулась назад и поразилась, с каким вниманием девчонки следят за выражением лица этого человека. Глаза и губы девчонок отраженно повторяли его улыбку. Разговаривая с аудиторией, цитируя стихи, В. Г. Дресвянников размеренно ходил туда и обратно и слегка кланялся при каждом шаге, словно сам с собой все время соглашался.

Пальцы его рук все время были в движении. Подцепив заусенец и выкручивая его из-под ногтя, он морщился сквозь улыбку. И это странным образом гипнотизировало аудиторию. Его слушали с напряженным вниманием, и некоторые девчонки вслед за ним морщились и даже кивали, попадая в его ритм. Хотя говорил он не очень хорошо, ходил и бубнил себе под нос:

— Пушкин в 1832 году подарил Смирновой-Россет такой альбом. Пушкин сам написал название и записал в альбом свои стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной»… Теперь по этому пушкинскому альбому мы можем воссоздать атмосферу салона Карамзиных. Альбомная лирика двадцатых — сороковых годов… прошлого столетия… оказывала влияние даже на пушкинскую лирическую поэзию. Поэт Языков в послепушкинские пятидесятые года жаловался на исчезновение альбомов в прозаическое и пошлое время. Не альбомы пошлые, даже если в них встречаются кое-какие вольности. Время пошлое, в которое исчезают альбомы. Поясню! Для этого мне надо вернуться немного назад, в допушкинское время. Наиболее ранние альбомы в собрании Рукописного отдела Πушкинского дома относятся ко второй половине XVIII века. Это так называемые штамбухи, распространившиеся в XVI–XVII веках в Германии…

Нина Алексеевна решительно поднялась.

— Виктор Григорьевич, извините. Мы пригласили киномеханика на определенные часы. Я боюсь, мы просто не успеем…

— Хорошо, давайте сначала посмотрим кино, — сказал он и сел в первом ряду на свободное место, положив ногу на ногу, начал покачивать носком ботинка.

Но когда погас свет и застрекотал узкопленочный аппарат, В. Г. Дресвянникова вызвали в коридор. Там уже стояли Нина Алексеевна и Анна Федоровна.

— Я немножко отвлекся, — сказал он, улыбаясь, — извините, страсть коллекционера.

Нина Алексеевна закурила и, заговорив, стала пускать дым в сторону и смотрела в сторону.

— Это ничего. Интересно. Но немного, как бы это сказать… не по теме.

— Всю жизнь так живу… Не по теме.

— Вряд ли наши нежные девы поймут правильно, — сказала Анна Федоровна. — Лично мне интересно… Добавление к «Евгению Онегину» — это интересно. Но не могу я, Виктор Григорьевич, согласиться, хоть режьте, что альбомы наших дев представляют историко-литературный интерес.

— Да, да, — соглашался В. Г. Дресвянников. — Это все проблематично.

— Я вам скажу честно. — Нина Алексеевна стряхнула пепел в бумажку, свернутую коробочкой. — Я против этих альбомов. Была и буду! Они записывают туда всякую чепуху. А иногда, извините за выражение, и похабщину.

— Да, да, я знаю, — сказал В. Г. Дресвянников.

— Но тогда непонятно, зачем вы так говорили. Мы боремся с этими альбомчиками, анкетами…

— Живу не по теме, думаю не по теме. Но после фильма даю обещание держаться темы, честное слово.

Нина Алексеевна с сомнением посмотрела на него.

— Только вы, пожалуйста, не очень долго держите их после фильма. Им уроки надо готовить. И родители будут волноваться.

— Хорошо, хорошо, я понял.

Глава пятнадцатая