В году тринадцать месяцев

В больнице ей попался журнал, где была помещена таблица шумов, измеренных в децибелах. Болевой порог находился на границе в 120 децибелов. А школьники, оказывается, кричат в среднем с громкостью в 114 децибеллов. Рев реактивного двигателя на расстоянии 5 метров — 120 децибелов. А одна испытуемая девочка, такая же, наверное, «нежная душа», как Алена Давыдова, крикнула в микрофон с силой в 122 децибела. Это находится за болевым порогом, близко к смертельному уровню. Такая забежит в учительскую, крикнет, и ни одного учителя в живых не останется, все попадают замертво, всех понесут ногами вперед под музыку в 110 децибелов.

Анна Федоровна сама удивлялась своему равнодушию. Статья в газете не доставила ей никаких новых неприятных ощущений. Ну, придется уйти из школы. Она об этом думала и раньше, и в больнице. В той же таблице шумов приводились данные… Английские законы по охране труда ограничивают средний уровень шума в цехах 90 децибелами. А средний шум, который производят школьники, — 114 децибелов. Куда бы она ни пошла работать после школы, хоть заряжать реактивные двигатели, полезнее будет для здоровья.

Ночью Анна Федоровна внезапно проснулась, зажгла свет, перечитала еще раз статью Лидии Князевой при ярком, слепящем глаза свете и уже до самого утра не смогла заснуть. Она снова стала снимать с полок книги по педагогике, складывала их стопкой на столе. Зачем? Она не знала. Все было давно прочитано и перечитано. Открыла Песталоцци и тут же захлопнула. Она хотела бы написать ответ Лидии Князевой, основываясь на высказываниях великих педагогов. Но ей сразу попались слова: «Я ничего так не желаю, как того, чтобы меня опровергали во всем, что другие понимают лучше меня, и чтобы тем самым человечеству помогли лучше, чем сумел это сделать я». Если сам Песталоцци просит его опровергать, то как на него опереться? Для того, чтобы на него опереться, нужно уметь опровергать себя же. «У кого-то я читала еще такие слова, — стала вспоминать Анна Федоровна. — У Мичурина». Он тоже просил его опровергать. Она стала искать сочинения Мичурина Книги его были далеко задвинуты за ненадобностью. Учительница вычитала эти слова в юности, но точно их не помнила. И сейчас, чтобы что-нибудь делать, как-то дожить до утра, она хотела еще раз прочитать запомнившиеся ей слова Мичурина.

Анна Федоровна достала четыре толстых зеленых тома, вытерла с них пыль, но читать не стала, посмотрела только, что сочинения Мичурина вышли под редакцией академика Лысенко, да заглянула в письма Мичурина. В одном из них он издевался над монахом Менделем: «Попробуйте подвести процессы их выводов под гороховые законы преподобного Менделя… Очень жаль, что Фридрих Великий жил и царствовал гораздо ранее монаха Менделя, а то ему легко было бы выполнить заветную мечту — нафабриковать великанов солдат…»

Не оценил научных работ Менделя, не понял генетики. Что ж, если бы он и не просил его опровергать, жизнь опровергла бы все равно. Это главный закон жизни — опровергать тех, кто ошибался. О чем же тут просить? И Песталоцци ошибался. И Толстой ошибался. Она взяла томик — педагогические сочинения Льва Толстого, открыла на случайной странице и поняла, что Толстого она может читать всегда и все, что он написал. И даже если ошибался, она не знала, в чем и как? Толстой писал об учителе: «Призвание учителя есть призвание высокое и благородное. Но не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя потребность в том, что он есть, должен быть и не может быть иным. Эта уверенность встречается редко и может быть доказана только жертвами, которые человек приносит своему призванию». Эти слова почему-то не были подчеркнуты. Анна Федоровна читала их впервые. Книги последние семь лет были главными ее собеседниками. Она помнила слова Пушкина, сказавшего перед смертью книгам: «Прощайте, друзья». Для нее книги тоже были друзья, семья — все! Встречая в своих книгах, читанных и перечитанных, какие-нибудь важные слова, она удивлялась, что их не знает, как если бы живой человек ей сказал, а она — забыла. Учительница подчеркнула слова Толстого об учителе и почувствовала со всей силой, на какую только была способна ее страдающая душа, что до сих пор не приносила жертв своему призванию. Теперь готова принести! «Господи, как хорошо, что есть Толстой». Надо идти в школу, перенести достойно или жалко все унижения и выполнить свой долг. Эти жестокие мальчики и девочки уйдут, забудется ее унижение. А новые придут, и она будет их по-новому учить: с Шукшиным сверх программы, с Егором Исаевым, с Вознесенским, которого не любила, но который существует, занимает многие молодые умы. Она организует литературный клуб, как в 3-й железнодорожной школе. Только бы пережить эти несколько трудных дней, может быть, месяцев, пока забудется газета.

Глава десятая

Перед началом занятий в учительской было тесно. Анна Федоровна сидела за своим столом. Ей хотелось спрятаться за шкафами, за наглядными пособиями, но это было бы бегством.