В году тринадцать месяцев

Тема туфель всех интересовала. Стали обсуждать, кто какие туфли видел. Алена видела в комиссионке туфли из змеиной кожи. Ей не поверили, заспорили. Алена сказала, что видела, и все. И подумала о Марь-Яне, чувствуя свою вину: «Как же так, уходит? Как же так? Как же так?» Алена переживала уход учительницы сильнее других, потому что похожа на Катьку. «Зачем похожа? Никогда! Никогда!» Что «Никогда!», она не знала, только чувствовала: «Никогда!» Это было заклинание, строчка из стихотворения о чем-то таком, чего не должно быть — «Никогда!».

Покровская гора и Покровский спуск назывались так по имени церкви, которая венчала один из семи холмов.

За площадью вниз вела длинная крутая лестница с каменными ступенями и железными поручнями, сваренными из тонких труб. Там, где лестница кончалась, в самом низу, возвышалась колокольня еще одной церкви, и за ней, за маленькими домиками на горе и на берегу — солнечное, слепящее глаза марево над рекой и над противоположным пологим берегом.

Пятиглавие Покровской церкви посверкивало золотом. Но когда девчонки приблизились к большим плитам паперти, от церкви повеяло сыростью камня, из открытых ворот тянуло холодком, сумраком. По двору бродили старушки. Они оборачивались на стук каблучков по брусчатке, смотрели на проходящих мимо девчонок из-под низко повязанных платочков.

Алена почувствовала неловкость и какую-то свою вину перед старушками, как тогда в лесу перед домом престарелых. Было неудобно за девчонок, которые шли, громко переговариваясь.

Ограда со стороны Покровского спуска резко поднималась вверх и постепенно переходила в многометровую стену с контрфорсами. С другой стороны, где шли девчонки, ограда была невысокая, ровная. Узенькая улочка около церкви, тесно застроенная одноэтажными деревянными домами, упиралась в тупичке в несколько многоэтажных домов довоенной постройки. В одном из них, сером, с массивными балконами, жил В. Г. Дресвянников. Этот дом отличался от других двумя лифтами, которые двигались снаружи в застекленных шахтах. За окошками выступающих шахт-эркеров виднелась металлическая сетка с мелкими ячейками, отделяющая кабину лифта от стекол, кое-где разбитых. Пока девчонки стояли на улице, совещаясь, кто пойдет, лифт несколько раз поднялся и опустился, но из ворот дома выходили незнакомые люди, тот, кто нужен был, не вышел. Посчитались: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»… Выпало идти Светке Пономаревой. Но она такими умоляющими глазами посмотрела, что Алена не выдержала, сказала:

— Ладно, я пойду!

И решительно шагнула к воротам.

Двигался лифт снаружи дома, а попасть в него можно было только со двора. Поднимаясь на лифте, Алена пыталась сквозь оконца в дверях лифта и сквозь ячейки окон шахт-эркеров увидеть улицу, девчонок. Но сквозь маленькие запыленные стекла едва пробивался мутный свет, и мешала сетка. В ячейках торчали кусочки серой штукатурки, пушинки, паутина.

Двадцать третья квартира находилась на шестом этаже. Алена доехала до восьмого, до последнего. Ей пришлось пешком спуститься вниз. Рядом со звонком-вертушкой — медная табличка: «Г. А Дресвянников». Алена постояла перед дверью, соображая: почему «Г. E.»? «Виктор Григорьевич — В. Г.» «Г. А.» — видимо, его отец.

Алена покрутила вертушку. Звякнуло не очень сильно, так, еле-еле задребезжало. Послышались шаги, открылась дверь, и Алена увидела человека низенького роста в домашней куртке голубого цвета, отороченной по бортам и на воротнике витым шелковым шнуром. Белый чубчик встрепан, глаза излучают голубое удивление. Глаза у В. Г. Дресвянникова были светлые, почти бесцветные, но в этой куртке казались голубыми. Алена узнала критика, но некоторое время продолжала разглядывать его молча: так он был непохож на того, который приходил в школу. Там он был в туфлях на высоком каблуке, на улице его увеличивала высокая шапка-пирожок. Все это делало его человеком выше среднего роста. А перед ней стоял маленький, низенький, в тапочках на босу ногу. Он машинально поглаживал в распахе куртки вырез белой майки, потом опустил руки, сложил пальцы вместе, быстро-быстро стал их перебирать, пощипывать.

— Виктор Григорьевич, я из тридцать восьмой школы, — сказала Алена. — Вы были у нас, помните? Девочки просят вернуть альбомы.

— Альбомы? Хорошо, — сказал он, вроде бы даже не удивившись. — Заходи! Заходи!

Алена не собиралась заходить, но он так быстро согласился, что она вошла. Но не захлопнула за собой как следует дверь, а только прикрыла. И он, потянувшись, чтобы захлопнуть, наклонился к ней совсем близко — прямо к лицу. Алена отстранилась в угол, к вешалке, но споткнулась о наваленные горой тапочки, ботинки и, падая, была вынуждена схватиться за одежду, висящую на вешалке. Сверху посыпались шапки, кепки, шляпы.

— Ой, извините, — сказала она, быстро наклоняясь, чтобы подобрать все, что упало.

— Ничего, ничего, я сам подберу. — И он помог ей снять пальто. — Проходи.