В году тринадцать месяцев

— Все ты, все ты, — сказала мне жена. — Видишь, какое она себе премиленькое развлечение нашла.

— Вижу. Было бы гораздо лучше, если бы ты поделилась с маленькой девочкой своим развлечением. Сама и коленки и даже затылок испачкала в мел, а ребенку, видите ли, нельзя.

— Это не развлечение, а серьезная работа.

— Вот и пусть бы работала… Все! Хватит с меня. В знак протеста против неправильного воспитания я отказываюсь красить вторую половину крыши. Пусть остается непокрашенная.

Произнося свою вторую речь с крыши, я так размахался руками, что кисть вырвалась у меня и плюхнулась на землю. На асфальтовой дорожке около крыльца рядом с откатившейся кистью отпечатался большой зеленый восклицательный знак. «И очень хорошо», — подумал я.

Глиммингенскии замок

После истории с зеленкой и с побелкой деревьев в нашей семье все в один голос заговорили о том, что я плохо влияю на Аллочку, и решили усилить свое хорошее влияние. Ладя договорилась с мамой Ритой и бабой Валей, что будет два раза в неделю приходить и беседовать с девочкой на разные темы.

В пятницу вечером она позвонила на Никитинскую и спросила по телефону у бабы Вали:

— Ну, как дела?

— Плохо. Сказала, что не хочет больше ходить в детский сад. Ей там, видите ли, неинтересно. Хлеб назвала гадостью. Совсем отбилась от рук. Это все дядя ее великолепный виноват.

— Ничего, — пообещала моя жена. — В воскресенье я приду, поговорю с ней. Она девочка умная, все поймет.

В воскресенье утром Леля купила в промтоварном магазине детские колготки, около магазина купила леденцового петуха на палочке и поехала на Никитинскую разговаривать с девочкой о том, что такое хлеб и почему надо ходить в детский сад.

Алла играла во дворе. Увидев Лелю, она бросила ведерко и лопату в песок и побежала, растопырив руки, навстречу к тете.

— Здравствуй, ты пришла, а я замок строю.

— Здравствуй, здравствуй, барышня-крестьянка. Ну-ка пойдем, я хочу с тобой поговорить.

Она поймала девочку за плечо и повела к подъезду, но около самой двери Алла вывернулась.

— Я еще не пойду. Я погуляю.

И побежала к лопатке и ведерку.

— Подожди, Алла!

— Я занята, — крикнула девочка не оборачиваясь. — Я замок строю.

Леля постояла минутку у подъезда одна и двинулась к ящику с песком.

— Что значит занята? — хмуро спросила она.

— Я занята, понимаешь? Я строю Глиммингенский замок.

О существовании этого замка она узнала из книжки шведской сказочницы Сельмы Лагерлеф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». В замке, брошенном людьми, жили звери и птицы. На башне было гнездо аиста Эрменриха, в очаге устроила себе постель кошка, под сводами обитали мудрые совы.

— Бросай сейчас же и идем домой, — сказала тетя Леля. — Я тебе новые колготки принесла. Надо их примерить.

— Я не хочу, Лель. Мне не нужны колготки. Я строю Глиммингенский замок, — попыталась еще раз объяснить Аллочка. — Я как раз строю башню Эрменриха.

— И без разговоров. Когда взрослые говорят — надо слушаться. И вообще, бабушка на тебя жалуется, что ты разболталась за последнее время. Ишь какая — колготки ей не нужны. Я не так часто прихожу, чтобы ты меня так встречала.

Она отняла у девочки лопатку и ведерко, отряхнула ей руки и платье и, больно взяв за плечо, увела от ящика с песком, от наполовину выстроенных башен Глиммингенского замка.

Взрослые люди очень часто не замечают, как эгоистична их любовь. Сами они не любят, когда их отрывают от дела, даже пустякового. Разве стоят того самые лучшие колготки, чтобы из-за них прекращать строительство замка? Алла подчинилась с большой неохотой и обидой.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Поэтому не дуйся напрасно. Вот держи золотого петушка.

Леденец на палочке не улучшил настроение, но, машинально его лизнув раз, другой, девочка вздохнула и решила покориться судьбе и, так уж и быть, примерить ставшие за одну минуту ненавистными колготки.

Баба Валя очень обрадовалась подарку.

— Я давно хотела купить ей такие, но все не было подходящего размера.

Колготки пришлись впору. Алла терпеливо подождала, когда Леля и бабушка ощупают ее со всех сторон, и только после того, как они вдоволь насладились зрелищем новых колготок, спросила:

— Баба Валя, я еще погуляю немножко? Можно?

Ей хотелось поскорее вернуться к строительству Глиммингенского замка, к наполовину возведенной башне Эрменриха, но Леле хотелось поскорее начать ее перевоспитывать.

— Подожди, голубушка, — вместо бабы Вали ответила она. — Прежде ты мне ответишь на несколько вопросов. Я узнала про тебя ужасную вещь.

— Какую вещь? — испугалась Алла.

— Баба Валя мне позавчера сказала по телефону, что ты хлеб назвала гадостью. Я просто не поверила. Ты, наверное, ошиблась?

— Не ошиблась, — с неожиданным вызовом ответила девочка.

— Что такое? Почему ты мне так отвечаешь?

— Она совсем у нас разучилась уважать старших, — грустно покачала головой баба Валя. — С тетей Лелей так разговаривать! И нечего слезы лить. Москва слезам не верит.

— И пусть не верит. И не надо.