В глухом углу

Вера опустила голову, ее не меньше предков пугало удивительное сияние: каждый огонек пульсировал, переливался, подмигивал, начинало казаться, что небо опускается и вот-вот обрушится на голову. Вера заговорила о земных делах.

— Ты хотел о чем-то…

Он с трудом оторвался от великолепно иллюминированного неба, чуть не спросил: «А на чем мы остановились?» — но спохватился, что Вера обидится. Собственно, она сама знает — он был сражен ее первым взглядом, она только появилась в райкоме, а он уже схватился за сердце. Даже Сашок выразился: «Жорка, ты очумел!» Он давно хотел потолковать об этом, да недоставало уединения. Георгий сам чувствовал, что чего-то не хватает в его признании, это было скучное сочинение, а не захватывающий рассказ, как он задумывал. Вера обиделась и отодвинулась.

— Брось! Все парни говорят одно и то же. Думаю, мы можем спокойно пойти назад.

Он весело возразил, мгновенно настраиваясь на иной тон:

— Правильно, парням доверять нельзя. Ужасный народ, что ни слово, то обманывают. Но, между прочим, я знаю одного, которому можно верить. Единственное исключение в общей массе.

— Вот как? Интересно, кто это?

— Хочешь, опишу? Росту моего, собой вроде ничего, глаза карие, лет — двадцать один…

— И зовут его Георгий, — закончила она насмешливо. — Знаешь, Жора, поставим на этом точку.

Но он не находил, что время ставить точку. Он обнял Веру, шептал ей в ухо льстивые, обычные, всегда желанные слова. Она, защищаясь, твердила, что ничему не верит — и это тоже были обычные возражения, он знал, что их не надо слушать, словно и не было их вовсе. Теперь он целовал Веру, руки ее отталкивали, губы тянулись. А когда он поднял ее, она зашептала тревожно, потом смолкла и прижалась к нему, и снова стала отталкивать.

— Нет, нет, не надо! Жора, не надо же!..

А через некоторое время, ошеломленная и испуганная тем, что произошло у них, она сказала с упреком, не столько ему, сколько себе:

— Теперь ты меня перестанешь уважать. Он воскликнул:

— Глупости, Вера! Говорю тебе, мне можно верить!

Она положила голову ему на грудь, он слышал, как гулко билось ее сердце. Она все не могла успокоиться, боялась взглянуть на него. Он хотел поцеловать ее, она не далась, еще ниже опустила голову.

— Пойдем, — сказал он ласково. — Не переживай. Все хорошо.

Они шли, накрытые одним пальто, молчаливые, по-прежнему взволнованные. Георгий быстро успокоился. Вера не была первой у него, все примерно так же происходило и раньше. Он продолжал свою прежнюю московскую жизнь, только всего, — так ему это представлялось. Он даже почувствовал гордость, что легко добился близости. Теперь у него подруга — самая красивая девушка в их партии — очень неплохо, просто великолепно! Он снисходительно обнимал Веру, но про себя досадовал: было неудобно ходить по песку, так смешно обхватившись. Он не предложил идти порознь. Вера могла увидеть в этом неблагодарность — даже разумные девушки до нелепости усложняют естественную простоту отношений.

А с Верой происходило нечто обратное тому, что творилось с ним. Она тоже имела свой небольшой, достаточно горький опыт. И она не хотела продолжать его в новых условиях. Она для того и уехала из Москвы в глушь, чтоб забыть о московской своей жизни, жить по-другому, хоть она и не знала, как mo-другому. Только большое, просто огромное, совсем необыкновенное чувство могло объяснить совершенный ею поступок — ей казалось, что она испытывает именно такое чувство. Еще вчера, еще час назад все было по-другому. Дмитрий нравился ей не меньше Георгия. А теперь она стала иной, совершила крутой поворот в иную жизнь — в ней не было никого, кроме Георгия. И ее мучило, что он не поймет, как огромно все это, так неожиданно совершившееся у них. Она повторила с грустью:

— Я знаю, ты меня не уважаешь.

— Верочка, все нормально! — сказал он.

Голос его звучал не так нежно, как раньше. Вера порывисто обняла Георгия.

— Я тоже с первого взгляда… И поехала я, чтоб быть вместе.

— Вот и прекрасно! Обоих нас потянуло на эту скользкую дорожку. Давай тише, народ просыпается.

Они шли мимо лежащих, некоторые сонно поднимали головы. Саша спал, свернувшись в калач. Георгий постелил плащ на охладевший песок, сунул под голову вещевой мешок, встряхнул пальто.

— Универсальная штука это пальтяло! — Он накрыл себя и Веру.

— Почему пальтяло?

— Пальто, работающее одеялом, называется пальтяло. Разве ты не знала? Во всех учебниках написано. Спи!

— Я не засну. Столько думать…

— А я и минуты не буду терять. Самое здоровое — крепкий сон после хорошего дела.

— Не надо так, Жора!..