В глубине

— Вот вы смеетесь, а нашему брату как? — сказал учитель и сам засмеялся смиренным, грустно-покорным смехом: — вот нынешний приказ… самый свежий… Выучить-то я его выучил, проник, а как его выполнить? А ведь с меня спросят?..

Он глядел на меня вопрошающими глазами, ожидая ответа.

— А какой именно приказ?

— Какой? А вот-с, извольте…

Иван Самойлыч сделал торжественное лицо и, как примерный ученик на экзамене, прочитал наизусть быстро и с щегольскою отчетливостью следующее:

— «Главная задача казачьей школы состоит прежде всего в сохранении в молодом поколении казаков воинского духа, унаследованного от предков, утрата которого была бы равносильна уничтожению казачества. Средства, долженствующие содействовать успешному выполнению указанной задачи, суть следующие: необходимость развивать в детях любовь к воинским упражнениям, верховой езде и вообще ко всему, что потребуется от них впоследствии на службе, и — второе — практически знакомить их с улучшенными приемами земледелия, так как от этого зависит их будущее благосостояние, а вместе с тем и исправное снаряжение на службу»…

Он сделал паузу, чтобы передохнуть, и вбок поглядел на меня испытующим оком: каково, мол?

— К концу приказа улучшенные способы земледелия, впрочем, забыты или намеренно отброшены, — вроде как бы для красного словца были она вставлены, — а выдвинуты исключительно верховая езда, строй и парады в высокоторжественные дни. А главное: «приучить детей к дисциплине и развить в них уважение к власти»…

Иван Самойлыч снял свою потертую фуражку и слегка и поскреб затылок.

— Вы скажете: что же тут трудного — развить уважение к власти? Дело законнейшее, — я и сам не какой-нибудь крамольник, понимаю. Человек я — вы сами знаете — смирнейший, против власти рыднуть не смею, не то что… А вот тут, исполняя эти самые приказы, вышел как бы сказать, вроде узурпатора или подрывателя основ… И все оттого, что многоначалие пошло, смешение языков. Кому служить? кого слушать? на какую ногу хромать? — Господь ведает… С введением этого самого потешного дела над школой прибавилась новая власть — военная. И не только генералы и офицеры, но даже и простой урядник — взять хоть станичного атамана — полноправен прервать мои занятия, чтобы произвесть с ребятами репетицию предстоящего парада…

— Вот с таким-то парадом и я влез в кашу. Взяли моих учеников в один табельный день, повели в этот самый парад. После молебствия выхожу из церкви, гляжу: стоит моя школа, Корневич на правом фланге, кругом — зрители: казаки, бабы, ребятишки… Зимнее дело, холодно, поозябли все мои воины, носами всхлипывают, сапожонками сучат. Проходит десять минут, четверть часа — стоят… Никого из начальствующих нет — ни станичного атамана, ни его помощника. Корневич подходит ко мне: — «Примите парад, Иван Самойлыч, а то ребята продрогли». — Да ведь атаману это надо. — «Да, как видать, они в отлучке». — Ну ладно, приму… Застегнул пальто на все пуговицы, подобрал живот, грудь выпятил. — Здравствуйте, дети! — «Здравия желаем, вашбродь»! — С праздником вас поздравляю, с высокоторжественным днем! — «Покорнейше благодарим, вашбродь!..» — все правильно так отвечают, согласно. Одним словом — забавно, хорошо. — «Ну, за здравие Государя Императора — ура»! Прокричали уру. Пропустил их мимо себя церемониальным маршем и — по домам… Думал, что сделал дело патриотическое, так сказать, укрепляющее уважение к власти, однако оказалось совсем другое…

Учитель остановился, поглядел на Корневича и его команду, делавшую плавные приседания, крякнул. Видно, неприятные воспоминания были еще слишком свежи, чтобы можно было ворошить их хладнокровно. Покрутил головой с сердитой досадой.

— На другой день встречаюсь с станичным атаманом — он с придиркой ко мне: — «вы на каком основании приняли парад»? — Как, — говорю, — на каком основании? Детишки поозябли, нельзя же их морозить без конца… Да наконец я — сам коллежский регистратор, кажется, имею право… — «Нет, не имеете»!.. — Почему это? — «Парад только военная власть имеет право принимать»… — Эка, — говорю, — важность!.. — Он и ухватись за это слово: — «а-а, важность? хорошо, посмотрим! доведу об этом до сведения генерала»… — Вот те и фунт, думаю! Дойдет до инспектора, пожалуй — скверно выйдет… И за каким чертом я влез в эту кашу? А я — видите ли — все о переводе в город мечтал и мечтаю… детишки — сами знаете, а жалованья — четвертная в месяц… И инспектор обещал первую же вакансию… И вот… Улыбнется, мол, теперь и перевод мой… вот тебе…

— Подумал-подумал, сел и написал инспектору, так сказать, контр-объяснение… Ну, через неделю получаю бумажку: вызывает инспектор для душевного разговора. Еду ни жив, ни мертв. Однако — слава Богу — обошлось благополучно. Оказалось, атаман-то лишь покуражился, а протокола не сочинил… Напугал лишь, черт!.. А инспектор все-таки внушил: — «не трогайте вы их! свое дело исполняйте, а в это не суйтесь — лучше будет»!..