В этом мире, в этом городе…

Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Однажды копаюсь на чердаке бани и вдруг под хламом обнаруживаю ружьё, настоящее, точнее, винтовку системы Бердана, только основательно проржавевшую. «Эта берданка ни к чему не пригодна», – только и махнул рукой дед. А я с присущим мне упрямством приступил к осуществлению своей мечты. Сначала разобрал ружьё (буду уж винтовку так называть), потом несколько дней держал его в тазике с керосином. Потом очистил песком от ржавчины, аккуратно протёр промасленной тряпкой, вместо сломанной пружинки поставил другую… После таких восстановительных процедур ржавая берданка приобрела вид действующего стрелкового оружия. Теперь нужны были боеприпасы. В дедушкином ящике с инструментами нашёл пять пустых патронов, начинил их серой от спичек, вместо дроби насыпал металлической крошки… Но как ни старался, моё ружьё не стреляло. После всего этого злые языки деревенских мальчишек прозвали меня «Охотник Разиль». В своей жизни я и по воробьям не стрелял, и мне было до того обидно слышать это прозвище, что порою я был готов сквозь землю провалиться. Скоро из прозвища выпало слово «Разиль», и я превратился в исключительно «Охотника». Переживая и думая, как избавиться от уничижительной клички, я ночи напролёт не спал.

Несколько раз в месяц отец ездил в тогдашний райцентр Шереметьево на райкомовские собрания. Из одной такой поездки он привёз большого белоснежного кролика – на базаре там купил. В нашем хлеву мы соорудили для косого что-то наподобие домика. Несмотря на то, что мы, можно сказать, денно и нощно ухаживали за ним, давали ему самые свежие овощи, наш кролик захандрил, перестал есть – не то к новому месту не мог привыкнуть, не то от прежних хозяев отвыкнуть… Однажды захожу в хлев проведать его, а он уже околел, лежит как камень.

Что делать? Мама сказала: «Надо похоронить его где-нибудь на опушке леса». В тот же день понёс его я в лес. Зима, метель, из лесу нет-нет да и волчий вой ночами до села доносится. На всякий случай повесил на плечо декоративную свою берданку. Говорят же: «Глупый волк и холостого ружья боится». У леса повстречался мне наш сосед Галиулла-абый. В лес ходил он, оказывается, на заготовку дров. «О-го! – говорит, – крупного зайца подстрелил, не зря, значит, называют тебя охотником». Не зная, что ответить, лишь кисло улыбнулся я. Через некоторое время на лесной дороге встретил ещё одного человека – сборщика яиц, жителя другой улицы нашего села Хасана по прозвищу «Елтырь» – шустрый, значит. Мать про него говорила: «Ему на язык чёрт плюнул» – такой он был болтливый и язвительный. Завидев ружьё и мою «добычу», тоже заахал и заохал.

На другое утро я проснулся настоящим охотником. Весть о том, что я подстрелил крупного зайца, мгновенно разошлась по всей деревне. Теперь при встрече меня стали опять называть «Охотник Разиль». Но уже без издевательских ноток, а с нескрываемым уважением. Скоро об этой кроличьей истории я позабыл и ружьё закинул на чердак, и мечта стать охотником незаметно испарилась. Вскоре и из прозвища опять выпало одно слово. На этот раз – «охотник». И остался я просто Разилем, с именем, которое дали мне родители.

Конокрады

Когда приходится с кем-то из соплеменников знакомиться и надо о себе что-то сказать, то говорю коротко: «Мы с Алмазом Хамзиным из одной деревни». Алмаз – человек известный и талантливый. Он – прекрасный музыкант, певец, поэт, мастер художественного слова, нет в нашем татарском мире человека, который не знал бы его. Потом, по мере необходимости, я начинаю рассказывать о том, как мы в течение одиннадцати учебных лет сидели за одной партой, как пели вместе, давали концерты, как, соревнуясь друг с другом, писали стихи. Мои новые знакомые начинают смотреть на меня восхищённо-расширенными глазами. Вот что значит иметь знаменитого друга!

О нашей с Алмазом непростой и полной приключений жизни в прошлом можно написать целую повесть. Но, оставив это на будущее, расскажу пока лишь одну историю из нашего отрочества.

Мой отец, как я уже говорил, был председателем колхоза, а отец Алмаза – секретарём парткома. Они всю жизнь прожили в постоянном общении и были опорой друг другу. Отец моего друга Наиль-абый вернулся с войны, потеряв ногу. Когда он шествовал по улице, то скрип его протеза летел далеко впереди него. К людям, вернувшимся с войны, особенно увечным фронтовикам, отношение у меня было особое. Я наделял их бескрайними геройскими качествами, коих, может быть, судьба в представляемой мной мере далеко не всех наградила. Мне ещё казалось, что у каждого фронтовика обязательно в доме хранится автомат или пистолет.