В доме напротив

Адиль бей готов был вскочить и уйти. Солнце жгло спину. В кабинете царила неподвижность, которая тяжким грузом давила на плечи.

Так тянулось уже три недели. Он принес сюда не меньше пятидесяти папок с делами, но с тем же успехом мог бы их просто сжечь. У него принимали их с улыбкой. Несколько дней спустя сообщали: “Ждем распоряжений из Москвы”.

Кто-то вошел в кабинет, и чиновник, откинувшись на спинку стула, завел с вошедшим медленный разговор. Соня, в неизменном черном платье, в маленькой шляпке на светлых волосах, терпеливо ждала со спокойным выражением лица.

Сидевшая за другим столом служащая считала на счетах, время от времени, как и чиновник, прерывая работу, чтобы глотнуть чая.

Когда посетитель вышел. Соня протянула свои папки, одну за другой, сказав о каждой несколько слов. «

— Вы не забудете сказать, что это срочно? — спросил Адиль бей с безнадежным вздохом.

— Я сказала. Товарищ заведующий говорит, что дело пойдет быстро.

— Спросите еще, не подыскал ли он человека, который будет вести у меня хозяйство?.. Что он ответил?

— Что все еще ищет.

— Но ведь я все время вижу, как на улице люди просят милостыню.

— Значит, они не хотят работать.

— А если им сказать, что я буду хорошо платить?

— Им, наверно, сказали.

— Нет, переведите.

Она неохотно выполнила его просьбу, и чиновник с беспомощным видом пожал плечами.

— Невероятно, чтобы в городе с тридцатью тысячами жителей нельзя было найти кого-нибудь!

— Найдется наверняка.

— Спросите также, почему граммофон, который я выписал из Стамбула, прибыл без пластинок.

Заведующий, должно быть, понял слово “граммофон”, так как тотчас же что-то сказал.

— Что он говорит?

— Что пластинки пришлось отправить в Москву, так как среди них были испанские.

— Ну так что же?

— В учреждениях Батума никто не знает этого языка. Адиль бей встал, стиснув зубы, и сделал усилие, чтобы пожать руку собеседнику.

— Идемте! — сказал он секретарше.

В коридоре им пришлось перешагивать через людей, спавших на полу в ожидании приема в тот или другой кабинет Они валялись, как кучи тряпья, и даже не возмущались, когда о них спотыкались Выйдя на улицу, они пошли рядом; Адиль бей забыл взять у Сони из рук портфель Был самый тяжелый час. Зной застыл в кольце гор, с Черного моря не доносилось даже легкого дыхания ветерка.

Перед итальянским консульством стояла красивая личная машина консула, привлекавшая взгляды еще и потому, что в городе было всего три машины. На затененной террасе второго этажа г-жа Пенделли, в утреннем пеньюаре, занималась с дочерью На плетеном столике виднелись тетради, чернильница, лимонад — Как вы думаете, итальянцы добиваются большего, чем я? — подозрительно спросил Адиль бей.

— На это нет оснований Каждый раз повторялось одно и то же — безупречно гладкие ответы, не отвечающие ни на один вопрос.

На улицах было мало народу, ни торговли, ни транспорта, то есть того, что делает город городом.

Когда-то, должно быть, все эти улочки, как в Стамбуле, Самсуме или Трапезунде, как в любом восточном городе, были полны жизни. Кое-где еще сохранились лавки, они были пусты, окна закрыты ставнями или разбиты, но еще можно было прочитать полустертые вывески на русском, армянском, турецком, грузинском и еврейском языках.

Куда же делись шампуры, на которых у входа в рестораны потрескивали, обжариваясь, бараньи шашлыки? Где кузнечные наковальни, где прилавки дельцов-менял? И где сами эти люди в пестрых одеждах, ловившие на пути прохожих, соблазняя их своим товаром?

Какие-то смутные тени медленно и покорно появлялись и исчезали в солнечных лучах, какие-то едва различимые фигуры лежали в тени подворотен.

Соня и Адиль бей прошли мимо порта, где несколько иностранных судов, сгрудившихся возле нефтепроводов, перегоняли сюда через хребет нефть из Баку, мимо статуи Ленина, хоть и выполненной в полный рост, но казавшейся совсем маленькой человеческой фигуркой, большой Дом профсоюзов и клуб.

Соня шла молча, не глядя по сторонам. Она не потеряла терпения даже тогда, когда Адиль бей остановился около старухи, которая, сидя на панели, шарила в помойном ведре и что-то жевала. У нее были распухшие ноги и отвислые, толстые белые щеки.

— Неужели ее нигде не кормят? — спросил консул, рассерженный спокойствием секретарши.

— Каждый трудящийся зарабатывает себе на еду.

— В таком случае, как же вы объясните?..

— А работы хватает на всех, — невозмутимо продолжала она.

— Но если она не в состоянии работать?

— Для таких есть специальные богадельни. Она говорила все это ровным голосом. Адиль бею начинало казаться, будто он бродит по бесплотному миру.

— Что вы хотите к обеду?

Они уже почти дошли до консульства. Соня уже привыкла покупать ему каждый день еду.

— Мне все равно. Кстати, попросите врача зайти ко мне.

— Вы больны?

Он захотел ответить в ее манере.