В доме напротив

Адиль бей прекрасно знал, о чем думает Джон. Г-жа Пенделли была права, он очень изменился, а американец думал, что это влияние спиртного Но все было не так. Адиль бей сам не мог бы объяснить, как это с ним произошло. Началось в тот день, когда был убит турок, переправлявший людей через границу. Адиль бей тогда очень разволновался, а потом вдруг стал совершенно спокоен, как будто в нем лопнула какая-то пружина.

Назавтра он ничего не сказал Соне и весь день с ней не разговаривал. В течение следующих двух недель он ни разу не позвал ее к себе. Проведя время в полнейшем одиночестве, он приобрел мягкую невозмутимость, которую Джон счел результатом постоянного пьянства.

Просто, сам того не желая, он стал ко всему безразличен, точно так же, как все вокруг него, и даже немного больше. Теперь можно было повсюду носить с собой свое одиночество, даже если прийти к другим людям, к Пенделли или в кабинете Иностранного отдела.

Это было как бы защитное облако, в котором идешь с непроницаемым лицом.

Как же он с первого дня не понял, что здесь каждый по-своему закрылся на замок? Джон закрылся рюмками спиртного. Чета Пенделли заперлась на два оборота в своем буржуазном комфорте, который они могли бы перенести вслед за собой даже в пустыню.

А Соня? А Колин? Разве Колин, приходя домой, был хоть сколько-нибудь близок с женой?

В кооперативной столовой каждый ел в своем углу, хорошенько припрятав свои мысли под защиту лба. А толпа? Да разве это была толпа, обтекающая черную фигурку на земном шаре?

И он стал таким же, как остальные, вот и все! У него был свой угол, из которого он теперь посматривал на людей, недоверчиво, как одинокий зверек.

Меж тем Адиль бей и Джон хлюпали по лужам в мокрой тьме, а когда добрались до бара, увидели трех девиц, которые жались у входа. Американец приветливо помахал им рукой.

— Вы их знаете?

Это была красивая декорация, очень мрачная, эту мрачность теперь Адиль бей даже полюбил: сверкающая вывеска освещала угол грязной улицы, косые струи дождя, три девки в резиновых сапогах, с размазанным от дождя гримом, дальше темный порт, кое-где огни на судах, Джон, остановившийся на пороге, с иронией посматривал за Адиль беем.

Оба они были, должно быть, хороши в этот час, мокрые, измученные, всем телом больные от тоски, чувствующие где-то в глубине медленный и неумолимый распад! Они следили друг за другом. Презирали друг друга. Джон окинул взглядом девок, потом Адиль бея.

— Я всех их знаю, — заявил он.

Он, казалось, проникал взглядом сквозь стены домов, чтобы указать на бесчисленное количество невидимых глазу комнат.

— Сотни, Адиль бей! Сосчитайте: по одной в день, за четыре года…

Он толкнул дверь и сбросил на руки слуге свой клеенчатый плащ. Адиль бей об этом еще не подумал. Он наблюдал за своим спутником, пытаясь представить себе Джона, идущего по этим переулкам под руку с девушкой.

— Вы им платите рублями?

— Они предпочитают доллары, ведь с долларами они могут пойти в Торгсин, где русские деньги не принимают, а там есть и хлеб, и все на свете!

— Сотни! — повторил Адиль бей, который пока что видел только нескольких девиц в баре и тех, что торчали кучкой на улице.

Оба стояли сейчас возле красной портьеры, не глядя в зал, где сидели несколько моряков.

Почему Джон, точно так же как Пенделли, говорил с Адиль беем таким снисходительным тоном?

— И еще есть сотни других, которых я не знаю, масса славных девчушек вроде вашей секретарши, которые еле-еле зарабатывают на хлеб, но красят губы. Когда здесь жил ваш предшественник, мы с ним вдвоем бродили по ночам. Иногда сталкивались каждый со своей подружкой на той же улице, в том же доме, в том же коридоре. Меня бы очень удивило, если бы я узнал, что ваша малышка через это не прошла.

Зал был освещен желтым прожектором. В полутьме выступали только белые скатерти на столиках, и когда женщины проходили мимо, их синие или красные платья теряли свой цвет, становились какими-то неестественными.

— Виски?

— Если хотите.

Джон смотрел на него, иронически улыбаясь, а Адиль бей уже не хмурился, углубившись в созерцание светящегося желтого круга. Разве он не мог бегать за женщинами, как этот американец? Или комфортабельно обставить свою квартиру, как Пенделли? И то и другое было доступно. Почему же он этого не делал?

Знакомый голос воскликнул рядом с ним:

— Привет, Адиль, дорогой!

Это была Неджла; смеясь над его удивлением, она протянула ему руку.

— Я сажусь сюда, ладно? Небось кутить собрался, толстяк этакий! Официант, рюмку бенедиктину! А вы знаете, Адиль бей, что вы мне скоро понадобитесь в официальном качестве, как представитель Турции!

Джон свирепо ухмыльнулся, а Неджла призвала его в свидетели с фамильярностью старой приятельницы или сообщницы.

— Вы уже ему рассказали? Вот что, Адиль. Вы думали, что я персиянка, а на самом-то деле я турчанка, хоть и родилась в России. Мой дед был выходцем из Анкары, его звали Ахмед. Вы должны мне помочь собрать нужные бумаги и принести паспорт.