В девяти милях от жилища дьявола

Улицы затопил гнилой листопад, сонно посвистывал ветер. Шестая и первая больницы не работали, так что Вера против желания поехала к Герману. Навстречу побежала бесконечная улица кафе — вся в погасшей лапше из неоновых трубок, — затем юркнула в сторону и пропала. Дома опустились ниже уровня дороги и открыли взгляду пустыри вокруг четвертой больницы. Веру пробрал озноб, на языке возник неприятный металлический привкус: от шлагбаума тянулись ряды мертвецов — под грязными, в ржавых пятнах простынями, которые трепал и сдергивал злой осенний ветер. Между трупами ходила группа врачей, поодаль тарахтел "Камаз" с брезентовым кузовом, в который как мешки с песком закидывали проверенные тела.

Скорые до сих пор доставляли пострадавших с причала, и дальше вестибюля больницы не пускали. Левая стена (стена тщеславия, как мысленно обозвала Вера) пестрела наградами Германа и его фото с пациентами. Среди них Вера нашла себя: бледную, непричесанную, с неприкрытыми шрамами на шее и ключицах. Она смотрит на Германа, а тот, как обычно, в космос или в себя.

Постовая медсестра не без раздражения выслушала Веру и перенаправила тело в городской крематорий.

— Сейчас всех сжигают, моргам запретили принимать тела. Ну, или оставьте у ворот, там отвезут, как проверят.

— А вскрытие? Или что вы там, блин, делаете?

— В кре-ма-то-рий, — как для глупой повторила медсестра.

Вера поморщилась от досады, вышла и набрала Германа.

— Говори, — бесцветным голосом ответил он.

— У тебя в больнице работает патанатом? Твои жабы меня не пускают.

Некоторое время в трубке царило молчание, и Вера подумала, что Герман уснул.

— Ты снова говоришь шифровками?

— Что? Нет, это открытый текст. Я нашла труп.

— Зачем?

— Затем. Я нашла труп и хочу провести вскрытие. Вы, что там, спите все?

— Крематорий.

— Ты изде…

— Вера, отвези тело в крематорий, затем вернись домой, поешь, соберись. Жди очереди на эвакуацию.

— Не говори со мной как с ребенком.

— Не веди себя как ребенок.

Вера стиснула зубы, с силой вдавила отмену вызова и обошла территорию больницы. В корпусе прозекторского отделения ее окликнула еще одна медсестра, на что получила в ответ "иди на хрен". Веру охватило злое веселое настроение. Она изгонит этот бледный призрак сомнений, пусть только ей объяснят смерть… "Длинного". "Рыжего"? Нет, "Сомертона", как сигареты.

Прозектору — старушке с крохотной головой, Сундуковой Лидии Михайловне, — Вера с порога заявила, что привезла тело.

— Я не из полиции, вообще ниоткуда. Он вчера приходил ко мне, а потом, уфф, умер, а я не верю в такие совпадения. Я заплачу, просто успокойте меня и скажите, что он умер своей смертью. Хорошо? А потом я сама отвезу в чертов крематорий. Я звонила в штаб-эвакуации, но там какой-то идиот. Я просила на посту, но… Вы сделаете? Я заплачу — тысячу, две, три. Сколько?

Вера достала кошелек и посчитала деньги.

— С собой шестьсот пятьдесят восемь и 70 копеек, но остальное я привезу. Или перечислю. Зуб даю.

Лицо старушки подобрело.

— Золотце, это тебе руку Герман Минович пришивал?

— Да-да, — буркнула Вера.

— Ясненько. Ты миротворец?

— Нет, — такие вопросы всегда ее напрягали. — Не миротворец.

— Ясненько. Ясненько. Ну что… тысяч за десять я тебя успокою.

Веру сумма ошеломила.

— Нет. Тогда не надо, — она вспомнила лежачий танец незнакомца. — Или… Ну… Господи, я не знаю. Ладно, Бог с ним. Хорошо. Десять. Хорошо!

— Пфф, ну тащи.

— Сама?

— Золотце, ты видишь здесь кого-то еще?

Вера не без труда привезла тело и закружила вокруг стола. Разум одолевали сомнения: зачем возиться с чужим трупом, спорить, тратить такие суммы? На кой черт? Глупо. Вера уже подумывала, не остановить ли врача, когда Сундукова заметила:

— Что-то знакомое лицо у твоего друга.

Вера встрепенулась.

— Он не друг. Вы его знаете?

— Золотце, когда каждый день кого-то потрошишь, — старушка с хрустом раскрыла грудную клетку "Сомертона", — кажется, что все встречные тут побывали. Выключи тягу в соседнем кабинете, душновато.

— Господи, у меня так же с текстами. В каждом вижу зашифрованное послание. Вот если раскодировать вашу фамилию с ключом "смерть" по таблице Виженера, то получится "ажиуво". Почти что "А ЖИВО", да-да.

— Золотце, тяга.

Вера выключила ее и бродила по холодной белой больнице: то порывалась зайти к Герману, то курила — а пачка таяла будто снег, — то читала в машине "Рубайи", но не понимала их смысл. Тонкий-тонкий намек, который шел с первых же строк, но никак не постигался.

Ожидание в очереди к зубному, когда у тебя ничего не болит. Умер чужой человек, ну, какая разница? Никакой, а гнетет, свербит, почти требует.

Около трех Сундукова позвала Веру.

— Вещи возвращаю тебе. Материалы для лаборатории передадут через эвакуационный санпост в третью горбольницу Синего мыса. Здесь уже ничего не работает. Напиши телефон для них.

Вера написала сотовый, и Сундукова озвучила заключение:

— Организм, в целом, в хорошем состоянии. Внешне: развитые икроножные мышцы, как у бегуна. Деформированные из-за узкой обуви стопы. На плече — татуировка летучей мыши.

— Военная разведка?