В девяти милях от жилища дьявола

Герману не нравилось, как Вера одевалась, и она не раз читала приговор в его взгляде: мол, кофта старомодна, гвоздик вызывающий. Когда это молчаливое осуждение надоело, Вера нашла еще более старомодную блузу и еще более вызывающее колечко в нос.

Телефон не показал пропущенных вызовов, но это ничего не значило, и Вера занялась ужином. Она то и дело проверяла сотовый – пусто, пусто, пусто – пока не захотелось позвонить самой, но Вера держалась три недели и сохранила рекорд.

К полуночи ее охватило раздражение. Мобильный дремал, по радио, "тв" и на новостных сайтах говорили только об эвакуации, о плотине. Вера выключила телефон и сходила за книгой "От М". Это было издание "Рубайат" на двух языках – творение Омара Хайяама напечатали в переводе и на фарси. Ничего интересного Вера в сборнике не увидела: милые, старозаветные четверостишья, на втором десятке которых она и заснула.

***

Утром ничего не изменилось. Вера помылась левой рукой, сняла перчатку и обвела лаком желтого скорпиона на ногте безымянного пальца. Она делала так с трансплантации – сохраняла донорскую конечность в изначальном виде, будто однажды вернет ее, как арендованную машину.

Увы, молоко скисло, и Вера испортила кофе, который с любовью сварила по турецкому рецепту. Она пнула электроплиту и в праведном гневе отправилась за возвратом – как и вчера, по набережной.

Холодало. Сырой ветер без устали разбрасывал мусор, который больше не забирали из контейнеров. Море успокоилось и двигалось тяжело, натужно, будто у него началась одышка, вода напоминало стекло, которое, казалось, вот-вот затвердеет у берега. Вчерашняя певичка-бутылка пропала, а пьяный еще лежал под лестницей – на его подбородке переминалась чайка и с нескрываемым любопытством заглядывала в рот.

Вере сделалось не по себе. Она остановилась и посмотрела внимательнее – ни движения, только рубашка и брюки мужчины надувались от ветра. На набережной не было ни души, Вера сказала себе "это не мое дело" и поспешила прочь.

Двери магазина не открывалась, прилавки за окнами опустели. Вера двинула ногой по витрине и ни с чем зашагала домой. Внутри росли два противоположных чувства: раздражения и страха. На береговую линию внизу она старательно не смотрела, но у лестницы не выдержала и нашла взглядом мужчину. Он деревянной колодой валялся на песке.

Вера поискала взглядом прохожих – никого – и, нервничая все больше, спустилась с волноотбойной стены. Под ногами захрустел песок, она приблизилась к пьяному – долговязому рыжему мужчине лет сорока: аккуратная одежда, седина на висках – и тихо позвала:

– Эй, из нирваны?!

Рот незнакомца полузевал-полуулыбался. Одна рука вытянулась вдоль тела, другая уперлась в песок, точно мужчина вставал. Серые глаза, мутные и впалые, не шевелились. По спине Веры пробежал холодок, она поискала пульс на ледяном, одеревенелом запястье. Безуспешно. Попробовала найти яремную вену, но биение не чувствовалось. Вера взмокла.

– Да чтоб тебя. Блин. Блин.

Для проверки она щупала пульс у себя, но ничего не получалось, накатывал дикий страх. Наверху по набережной шла пара, и Вера позвала, сбиваясь:

– П-послушайте? Вы не… Тут, кажется, человек умер, я не могу найти пульс.

Мужчина приостановился, но спутница дернула его за рукав, и оба скрылись за интернатом.

Вера посмотрела в отчаянии на труп, собралась с мыслями и достала сотовый. Куда звонить? Она ткнула "0", "3", "вызов", и гундосый женский голос переключил на колл-центр северо-стрелецкого штаба эвакуации.

– Йоу, Евгений, – раздалось в трубке. – Че по чем? Год рождения и фамилия.

– Я… – Вера растерялась и на всякий случай проверила номер. – Я в скорую звонила, да-да. Я не о себе, тут человек, ну, дух испустил.

– Че испустил?

– Окочурился. Скапустился. Отдал Богу душу. Сыграл в ящик. Отправился в тридесятое царство. Врезал дуба. Приказал дол…

В трубке тяжело вздохнули и сказали "Ох еперный".

– Год, цыпа…

Она сдержалась и не ответила на "цыпу".

– Восемьдесят седьмой, блин, Воронцова. На Северном пляже у волноотбойной стены лежит мужчина, просто заберите его и, – Вера замялась, – ну, сделайте, что-нибудь, да-да.

– Воронцова Вера Павловна, – в телефоне послышалось клавиатурное крещендо, – есть. Уезжаешь на пароме, 5-го в 17:30, 3 причал, не проспи, цыпа. При посадке на паром при себе иметь доку…

– Бла-бла-бла. Вы заберете жмурика?

Некоторое время в трубке царило молчание.

– Это твоя родня испустила… ммм, окочурилась?

– Нет, какой-то мужик. Вчера он танцевал, – не к месту добавила Вера.

– Тогда оставь.

Она растерялась и спросила едва слышно:

– Что? Господи, вы его заберете?

– Цыпа, ты новости смотрела?

– Это что, социологический опрос?!

Но Евгений уже отключился.

Вера в раздражении уставилась на сотовый, на мертвеца. До чего же опрятно он выглядел: белая рубашка, красно-синий галстук, коричневые брюки, туфли, носки. В стороне грязным сугробом лежали вязаный свитер и пиджак – того же кофейно-клетчатого окраса. Одежда мужчине удивительно шла, будто ее шили на заказ.

Вера не понимала, что случилось с веселым незнакомцем. Приступ? Впрочем, какая разница.