В деревне

— Ну, да, въ деревнѣ. За деревню и беремъ. Вѣдь мы господъ-то всю зиму ждали. Съ кого же и взять, какъ не съ господъ? На то вы и господа. Ну, да ладно, по двугривенному берите.

— По пятіалтынному, такъ возьму.

— Какъ возможно по пятіалтынному! Вотъ ужо господа охотники, которые ежели за дичью, станутъ послѣ Петрова дня къ намъ наѣзжать, такъ тѣ по два двугривенныхъ за десятокъ-то даютъ. Дашь ему свѣженькихъ, а онъ тебѣ два двугривенныхъ, да еще стаканчикомъ винца попотчуетъ. А я думалъ, что вы сосѣдей обижать не станете и по четвертаку дадите. Берите ужъ за двугривенный-то. Вѣдь ежели у лавочника взять, то онъ съ васъ дороже возьметъ.

— Какъ же это онъ можетъ съ насъ взять, ежели не дадимъ.

— За неволю дадите, ежели онъ сюда на дворъ никого допускать не будетъ. Вѣдь ужъ я сюда по задамъ пролѣзъ. Онъ и то мнѣ сказалъ: «поймаю, всѣ бока обломаю». Пріятно нешто на драку лѣзть? А я ужъ такъ, по сосѣдски, хорошимъ господамъ думалъ услужить. Вѣрьте совѣсти, онъ сюда никого до васъ не допуститъ. Теперь ужъ вы въ его власти.

— Разсказывай, разсказывай! Что мы маленькія дѣти или арестанты, что ли? Ну, сюда не допуститъ, такъ мы сами на деревню будемъ ходить и тамъ покупать.

— Развѣ ужъ что сами-то. А только нешто это господское дѣло, чтобъ крадучись!

— Ну, ужъ это не твое дѣло разсуждать. Пятіалтынный бери вотъ за десятокъ яицъ.

— Это, стало быть, и на пару пива не хватитъ? Нѣтъ, не расчетъ, покачалъ головой мужикъ. — А я пособралъ у бабы двѣнадцать штукъ, да думаю, что мнѣ и на стаканчикъ, и на пару пива… Ну, а поросеночка возьмете?

— Да вѣдь и за поросеночка будешь такъ же дорожиться, такъ съ какой же стати?..

Мужикъ помялся и отвѣчалъ:

— Конечно, ужъ мы супротивъ города не можемъ… Вы вотъ все хотите, чтобъ дешевле, чѣмъ въ городѣ, а это намъ не сподручно.

— Нарочно въ деревню и пріѣхали, чтобы жить было дешевле, чтобы покупать все дешевле.

— Ну, этого вы не дождетесь. Въ городѣ бы, вонъ, за пятачокъ въ чайной-то лавкѣ можно чаю нашему брату напиться — и въ лучшемъ видѣ подадутъ, а здѣсь лавочникъ на постояломъ дворѣ съ нашего брата гривенникъ беретъ. Прежде двоимъ на двѣнадцать копѣекъ чай собиралъ, а нынче — нѣтъ, говоритъ, пятіалтынный: чай и сахаръ вздорожалъ. Въ городу или въ деревнѣ! Сравнили вы тоже… Да поросеночка-то мы давно бы ужъ въ городъ свезли и продали, а мы дачниковъ ждали, чтобъ отъ дачниковъ супротивъ города попользоваться. Посмотрите поросеночка-то… Поросенокъ поеный, что твои сливки…

— Нѣтъ, нѣтъ… Мы прежде по деревнѣ походимъ, да прицѣнимся къ здѣшнимъ цѣнамъ. У кого найдемъ, что дешевле, у того и будемъ брать, сказала Клянчина. — Мы пріѣхали сюда для экономіи, а не для транжирства.

— Это ужъ будетъ не по-господски, а по-сквалыжнически. У насъ прасолы такъ-то прижимаютъ, а вы нешто прасолы? возвысилъ голосъ мужикъ.

— Ну, ты такъ не разговаривай… Пошелъ вонъ? крикнулъ Клянчинъ.

— Да какъ же съ вами разговаривать, коли вы сосѣдей тѣснить хотите!

— Тебѣ сказано, чтобы ты проваливалъ!

— Позвольте… Вамъ раковъ не надо ли?

— Пошелъ вонъ! А нѣтъ, такъ я пошлю сейчасъ за лавочникомъ и ужъ онъ тогда съ тобой по-свойски расправится!

— Вотъ те штука! Я пробрался къ господамъ по задамъ, чтобы супротивъ лавочника услужить, а господа сами… Ну, господа! И это называются господа! Фу, ты, пропасть! Мы разсчитывали, чтобы отъ нихъ пользоваться, а они сами отъ мужиковъ пользу ищутъ! Сосѣди тоже, черти оголтѣлые….

— Вонъ отсюда! разсвирѣпѣлъ Клянчинъ.

— Тише, тише, баринъ. Съ сердцовъ печенка лопнетъ. Да и не расчетъ вамъ съ нами ссориться, потому мы тутъ всегда около васъ, такъ какъ бы чего не вышло, проговорилъ мужикъ, пятясь.

— Дарья! Сбѣгай за лавочникомъ и попроси его сюда!

Мужикъ, ругаясь, началъ уходить за избу.

— Сосѣди тоже… улыбнулась Клянчина. — Самъ толкуетъ о сосѣдствѣ, а это развѣ по-сосѣдски съ такими угрозами подступать?

Клянчинъ молчалъ.

III

Съ рѣки повѣяло прохладой. На землю спускались сѣверныя іюньскія сѣролиловыя сумерки, замѣняющія собой ночь. Бивуачный обѣдъ-ужинъ на коврѣ подъ открытымъ небомъ былъ конченъ. Всѣ были уставши отъ треволненій переѣздки и приходилось помышлять о ночномъ успокоеніи въ совершенно пустомъ съ голыми стѣнами домѣ.

— Самое лучшее постлать сѣно или солому, покрыть все это простынями, положить, разумѣется, подушки, да такъ и лечь, говорилъ Клянчинъ и послалъ кухарку къ лавочнику попросить куль сѣна или соломы.

Та выслушала все это съ усмѣшечками и отвѣчала:

— А только, воля ваша, баринъ, а я сама сѣна не понесу. Никогда я его не таскала, да и теперь не понесу. Пускай лавочники сами несутъ. Мужицкими работами я и въ своемъ-то мѣстѣ не занималась. Я дѣвочкой въ Петербургъ привезена и сразу себя соблюдать стала.

— Да, да… Ты попроси тамъ, чтобы принесли. У лавочника есть работники.

— И на рѣку ужъ я больше за водой не пойду. Впередъ вамъ говорю, продолжала кухарка. — Два ведра сегодня принесла — и довольно.

— Нѣтъ, нѣтъ, тебѣ не придется ходить за водой. Я нанялъ такъ, что за носку дровъ и воды буду платить лавочнику, чтобы доставляли его работники, успокоивалъ кухарку Клянчинъ.