В действующей армии

Командующий армией перенёс свою резиденцию из Ляояна, где находится его штаб в Дашичао недавно.

Не далее, как вчера, 13 июня произошёл довольно сильный бой в котором японцы понесли чувствительные потери, у нас же в людях урон был незначителен – ранен между прочем врач, по фамилии, как мне передали, Лешков – воспитанник харьковского университета.

Беседую в станционном буфете за стаканом чаю, который здесь истребляется в огромном количестве.

Разговор идёт об успехах японской артиллерии.

– Тут дело не в превосходстве орудий, не в знании артиллерийского дела, – говорит один артиллерийский офицер, – у нас орудия тоже очень хорошие, и в знании и практике мы можем поспорить с японцами, а в том, что последние обращают внимание на каждую мелочь служит им крупную службу.

– Например?

– Вы хотите пример, – извольте… При выстрелах с батареи, выведенной на позиции, вследствие отката орудий поднимается пыль, которая и выдаёт противнику местонахождение батареи, с одной стороны, а с другой, мешает верному прицелу… Японцы это хорошо поняли и или поливают позицию водой, или же выбирают для неё место на траве. И в том и в другом случае они избегают предательской пыли. Мы же не обращали до сих пор внимания на подобную мелочь, и наши батареи в большинстве случаев бывают окутаны столбами пыли.

Что касается до настоящего расположения войск на театре войны, то большинство ожидает серьёзного решительного дела у Долинского перевала с армией Куроки.

– Поезжайте на восток, – говорят мне, – там предстоят интересные дела…

– А на юге…

– На юге пока не будет ничего.

Оговариваюсь, впрочем, что толки очень разноречивы.

Поживём – увидим.

Маленькая характеристика здешних буфетных нравов.

При невыносимой жаре в буфете нет никаких напитков, ни квасу, ни минеральных, ни фруктовых вод и только одно американское, кстати сказать, прескверное пиво по 1 р. 25 к., за бутылку.

XIV. На передовых позициях

Я видел, наконец, войну лицом к лицу.

Не скажу, чтобы я был под пулями и в линии огня, но грохот орудий и свист, или, лучше сказать, пение пуль – современные пули не свищут, а поют – слышалось около меня совсем близко, и боевая картина была передо мной как на ладони.

Вы спросите, конечно, меня, какое я вынес впечатление?

Впечатление так сильно и так разнообразно, что в конце концов получается как бы отсутствие всякого впечатления.

Так цветные лучи солнечного спектра при быстром вращении дают впечатление белого цвета, т. е. отсутствия всякого цвета.

Представьте себе движение массы людей, смешанное, нестройное, но при всём том, видимо, руководимое с обеих сторон по точному, заранее обдуманному плану.

Это скорее чувствуется, чем наблюдается.

Гром артиллерийских снарядов, беспрерывные оглушительные взрывы и непрерывное пение металлических соловьёв – пуль.

Там и сям падают люди, иные приподнимаются, иные уже не встают, это тяжелораненые или убитые.

Всё это видно только в бинокль тогда, когда падает сразу несколько человек, стоящих рядом, а сколько одиночных падений.

Вот несут раненых на перевязочный пункт.

На руках двух казаков лежит умирающий офицер. Он тяжело ранен в грудь навылет.

При каждом вздохе на его рубашке образуется большое, всё расплывающееся пятно.

– Пить, пить! – стонет он.

Кто-то подносит к его застывшим губам фляжку.

Это тяжелораненый зауряд-хорунжий Макаров.

Его не донесли живого на перевязочный пункт.

Он умер дорогой.

– Добрый был человек… Из нашего брата, простых казаков, любил нас, да и мы его… – говорят казаки.

Это произошло в славном деле доблестного генерала Мищенко между деревнями Кусандзы и Мугуи.

Тело Макарова, по распоряжению генерала Мищенко, привезено в Дашичао, где и похоронено с воинскими почестями…

Он лежит тут, вблизи поля брани, где нашёл свою славную смерть, завёрнутый в окровавленную простыню, в дощатом гробу.

Таковы должны быть похороны истинного героя.

Их величие в их простоте!

Видел я и работу сестёр милосердия и петербургских общин Георгиевской и Евгениевской под градом японских пуль и снарядов.

Не было ни страха, ни даже следа малейшей робости на лицах, одухотворённых исполнением великого христианского долга, этих доблестных русских женщин и девушек.

Вот с застывшим выражением глубокой печали на челе, бесстрашно и бесстрастно распоряжается сестра Хвастунова, только что потерявшая любимого мужа, павшего славной смертью героя в битве под Вафангоу, вот сестра Тучкова, жена ротного полкового командира, достойная спутница жизни воина, вот и другие, мужественные, пренебрегающие опасностью, готовые на смерть для великого дела помощи раненым.

Зрелище это производит поразительное впечатление.

Тут мало удивления, мало поклонения!

Тут хочется молиться перед этим воплощением милосердия на земле.

А в общем, всё это только ужасно!

Ужасны картины боя, когда о них вспоминаешь после того, как грохот орудий, свист пуль и стоны раненых останутся далеко за тобою.

Ужасны картины полей битв, когда смолкнут орудия смерти, когда подбирают раненых и на окровавленных носилках несут в санитарный поезд.