В дебрях Центральной Азии

Ну вот, сижу я в своей лавке в ожидании приезда преемника, которому должен сдать дело. Всё привёл в ясность, подсчитал наличность, подвёл баланс, и больше делать нечего. Сижу и думаю, как быть дальше, чем заняться? Самому начать торговлю в Монголии не под силу. Накопил я за семь лет торговой службы тысчонки две. Этого мало, чтобы снарядить караван хоть из пяти верблюдов. А взять в кредит московскую заваль — новый приказчик, пожалуй, откажет, и будет обидно вдвойне. Лицо потеряешь, — как китайцы говорят. Самому наняться к нему в подручные и вести его караван — ещё обиднее.

Сижу и ломаю голову. Другого дела не знаю, с молодых лет по торговому делу работал на Алтае в Усть-Каменогорске и в Чугучаке десять лет.

И вот пришёл ко мне монгол Лобсын, который не раз водил наши московские караваны по Монголии и заслужил полное доверие. Он, так сказать, мой воспитанник. С юных лет он отцом был отдан в монгольский монастырь в ученики к ламам. Но так ему тибетское богословие опротивело, что он накануне посвящения в ламы сбежал из монастыря и в Чугучаке нищенствовал.

Я его приютил, взял подручным в лавку, приучил к работе; он оказался понятливым и прилежным. Потом стал брать его рабочим при торговом караване. Он скоро запомнил все дороги и начал заменять проводника. Помирился с отцом, вернулся в свой улус, женился, но службу у меня при караване не оставил. Полюбилась ему кочевая жизнь: полгода дома, полгода в дороге.

Так вот, Лобсын, узнав, что я получил расчёт и больше не буду снаряжать караваны, очень огорчился:

— Пришёл конец моим странствиям! — говорит он со вздохом.

— Вот приедет новый приказчик, — говорю ему, — поступишь к нему, я тебя хорошо аттестую.

— Какой будет человек ещё? С тобой у нас никогда ссоры не было. Всегда всё в порядке, и я, что полагалось, получал без спора. А другой обсчитает и ещё обругает или побьёт.

Я его уговариваю, обнадёживаю.

— А сам ты что будешь делать? — спросил он. — Уедешь к себе на Алтай, что ли? И мне грустно будет. Сдружились мы с тобой, Фома, ты меня человеком сделал.

И предложил он мне работать сообща так: я должен достать товар, а он в улусе наймёт верблюдов.

— Денег у меня мало! — говорю.

Он ушёл огорчённый. Дней пять спустя пришёл опять и показывает мне старую китайскую книжку.

— Вот, — говорит, — здесь написано, где найти деньги, чтобы купить товар и снарядить караван.

Я повертел книжку.

— Ничего не понимаю, по-китайски читать не умею. Объясни толком.

Лобсын показал мне последнюю страницу. На ней что-то нарисовано и сбоку написано на тибетском языке.

И написано, говорит, вот что: «Горы Джаир, старый рудник, здесь закопано золото».

— Я знаю, что в горах Джаир были золотые рудники. Сам могу написать такое, — говорю ему.

— Нет, — отвечает, — тут и место указано точно. Вот, смотри. Нарисована китайская фанза; от одной стены её идёт стрелка к надписи насчёт золота, а от крыши в две стороны идут стрелки к горным вершинам. По этому рисунку можно найти фанзу, в которой золото спрятано.

— Откуда достал ты эту книжку?

— У отца взял. Вспомнил, что у него во время дунганского восстания спасался китайский чиновник, бежавший от дунган из Джаирских гор. Жил он у отца лет пять, всё ждал, когда восстание кончится, да так и умер, не дождавшись. Он говорил, что на руднике у него осталось золото. Это его книжка. Я тогда учился у лам, и отец велел мне написать по-тибетски об этом золоте. «Покажи, научился ли тибетской грамоте?» Вот я и вспомнил об этой книжке и нашёл её. Не поможет ли она приятелю Фоме, думаю.

— И ты уверен, что там в горах у какой-то фанзы золото закопано?

— Наверно так. Для чего китаец берёг эту книжку и отцу велел хранить её? — «Пригодится тебе когда-нибудь, как настанет мирное время», — сказал он как-то.

— Золото, пожалуй, было закопано, но давно уже взято, дунгане искали, горнорабочие вернулись за ним. А фанза-то, наверно, сгорела или развалилась.

— Чего ты боишься? — рассердился Лобсын. — Судьба тебе клад посылает в самое нужное время, а ты сомневаешься. Поедем, поищем. Работа твоя кончена, делать тебе нечего. Я приведу коня, возьмём припасу на неделю. Я дорогу знаю, старый рудник недалеко от нашей джайляу (так летняя кочёвка называется).

— Ну, ладно, убедил! — говорю ему. — Приедет новый приказчик, сдам ему лавку и товар, тогда буду свободен и поедем твоё золото искать. Наведайся через две недели.

Недели не прошло, — прибыл новый приказчик и привёз пять телег с московским товаром из Зайсана — города, откуда хозяева перевели его мне на смену. Ну и склоку он завернул мне. Весь товар, оставшийся у меня в лавке, он собственноручно перемерил, моим записям не поверил. Даже штуки с московским ярлыком, нетронутые, на выбор проверял. Аршин тридцать недостачи у меня обнаружил, и пришлось мне полностью заплатить за них. Квартиру, которую я занимал при лавке, велел освободить, хотя другая рядом, где жил подручный, которого я уже уволил, была свободна.

— Не полагается, чтобы при лавке жил посторонний человек, — объяснил он. — Или нанимайтесь ко мне в подручные сопровождать караван, или выселяйтесь.