В дебрях Севера

Нейда ушла, негромко кликнув Питера, а Мак-Кей быстро зашагал дальше по тропе, ни разу не оглянувшись и думая только о том, как он рассчитается в эту ночь с двумя гнуснейшими негодяями. Он испытывал незнакомое ему прежде желание убивать. Еще немного — и он разделается с Хокинсом и Муни, как Хокинс разделался с Питером. Нет, убивать он их не станет, но искалечит их, переломает им все кости, чтобы они надолго запомнили этот урок!

И тут во вновь наступившей тьме он обо что-то споткнулся. Он остановился и, когда облако пронеслось, увидел на земле у своих ног лицо Джеда Хокинса. Оно было страшно искажено, единственный глаз был закрыт. Хокинс не шевелился, а возле его затылка лежал камень, брошенный Нейдой.

Веселый Роджер угрюмо усмехнулся — волей судьбы первая половина его работы была ему облегчена. Но бить человека, лежащего без сознания, он не мог. Роджер пнул неподвижное тело.

— Вставай, мерзавец! — сказал он. — Я переломаю тебе кости, как ты переломал их Питеру и этой бедной старухе! Вставай!..

Джед Хокинс не пошевелился. Его тело казалось обмякшим. Роджер стоял и смотрел на него, и с каждой секундой его глаза расширялись, а взгляд делался все более растерянным. Снова стало темно. Но теперь это был чернильный, непроницаемый мрак, словно над миром захлопнулась подвальная дверь. С запада донесся сильный раскат грома. Верхушки деревьев испуганно зашептались. Но Веселый Роджер слышал только стук собственного сердца. Он опустился на колени и начал ощупывать тело Джеда Хокинса. Даже Питер не уловил бы в эту минуту звука его дыхания.

Он выпрямился, и ночная тьма, в это мгновение застывшая в безмолвии, услышала единственное хриплое слово, сорвавшееся с его губ:

— Мертв!

Жаркая ярость в его душе сменилась леденящим ужасом, сердце налилось свинцовой тяжестью, он задыхался. Джед Хокинс был мертв! Тело его стыло на темной тропе. Он превратился в бездыханный труп, и ветер, предвестник бури, стенал и причитал над ним, а одинокий волк на болоте выл особенно тоскливо, будто чуял мертвеца.

Ногти Роджера Мак-Кея впились в ладони. Если бы он убил эту гадину в человеческом облике, если бы мстителем был он сам, он не испытывал бы этого жуткого всепроникающего страха, который теперь сковал его во мраке. Но он опоздал. Джеда Хокинса убила Нейда. Нейда, чья душа в этот день распустилась от дуновения счастья, как цветок, лишила жизни своего приемного отца. А закон Канады не признавал никаких смягчающих обстоятельств, когда дело касалось убийства.

Холодная дрожь пробежала по телу Роджера, оледенила его пальцы, и бессознательно он всхлипнул сквозь стиснутые зубы, как ребенок. Раскаты грома становились все громче и ближе, в них чудилась угроза, беспощадное обещание неотвратимой и тяжкой расплаты. Роджер почувствовал удар ветра, и в тот же миг что-то мягко ткнулось в его ногу и раздалось недоуменное повизгивание. Это был Питер — Питер вернулся к нему в ту минуту, когда он больше всего нуждался в ободрении. Застонав, Мак-Кей снова опустился на колени и притянул Питера к себе.

— Господи! — прошептал он хрипло. — Питер, она убила его. Но нельзя, чтобы она об этом узнала. Мы должны скрыть это от всех…

Он умолк, и Питер почувствовал, что тело его вдруг окаменело. Веселый Роджер долго казался таким же безжизненным, как человек, лежавший навзничь на тропе возле него. Потом он, порывшись в кармане, нашел карандаш и старый конверт. На конверте в темноте, такой густой, что он не видел собственной руки, он написал: «Джеда Хокинса убил я», а потом полностью подписался: «Веселый Роджер Мак-Кей».

Затем он подсунул конверт под тело Джеда Хокинса так, чтобы на него не попал дождь и чтобы в уликах не было недостатка, накрыл лицо мертвеца своей курткой.

— Мы должны это сделать, Питер, — сказал он новым, незнакомым голосом и встал на ноги. — Мы должны это сделать… ради нее. Мы скажем ей, что догнали Джеда Хокинса и прикончили его.

К нему вернулись обычный ум, хитрость и осторожность. Он оттащил труп бутлегера на другое место, повернул его лицом вниз, отбросил подальше роковой камень и взрыхлил ногами землю, чтобы создать видимость драки.

Когда он кончил и вернулся к Питеру, то, «а-к-ни черно было у него на душе, в голосе его звучало-торжество.

— Возможно, мы не всегда поступали хорошо, Хромуля, — сказал он, — но сегодня мы, пожалуй, искупили некоторые свои грехи. И если нас повесят, что, возможно, рано или поздно случится, нам думается, будет легче оттого, что сделали мы это ради нее. А, Хромуля?

На несколько мгновений из-за туч показалась луна и осветила смертельно бледное лицо Веселого Роджера. На его губах играла странная холодная улыбка, а глаза глядели прямо перед собой — глаза человека, который принес себя в жертву ради той, которая была ему дороже всего на свете.