В чужой стране

— Что-то уж больно долго идут они, союзники-то. Который день стрельбу слыхать, а все не показываются. Вроде как на одном месте стоят, — проговорил Белинский, старательно чистивший автомат. — Прямо сказать, непонятное дело. Немцы уходят, а они стоят…

К костру подошли Шукшин и Гертруда. У Гертруды был автомат и большая санитарная сумка, переброшенная через плечо. Во время боя девушка появлялась то в одном взводе, то в другом, оказывая помощь раненым. Сейчас она переходила от костра к костру, осматривала раны, делала перевязки.

Шукшин прилег рядом с Тюрморезовым. Он сильно изменился за эти дни. Щеки ввалились, в глазах тревога.

— В Нерутру вошла большая колонна немцев, на машинах. Обложили кругом, сволочи. — Шукшин помолчал, полез в карман за сигаретами. — Они, конечно, постараются отрезать нас от мостов.

— Мадесто видел?

— Только от него. Мадесто послал связных к союзникам. Сюда подходят американцы.

— Долго подходят!

— Да, что-то медлят… Они прорвались южнее, вышли к германской границе у Аахена. А тут медлят! Можно подумать, будто сознательно хотят выпустить врага. Да, непонятно… Ведь отсюда, через Ротэм, можно прорваться к Маасу, ударить по Голландии, отрезать всю северную группировку врага! Неужели они не понимают этого?

— Завтрашний день ответит на все наши вопросы, — раздумчиво проговорил Тюрморезов. — Я не думаю, что американские и английские генералы глупее нас с тобой. Они хорошо понимают значение Ротэмских мостов. Но у них могут быть свои соображения…

* * *

На рассвете Шукшин направился на командный пункт Мадесто. Он нашел командира Белой бригады возле штабной палатки. Мадесто нервно шагал взад и вперед по мокрой от росы траве, крепко зажав в зубах потухшую трубку. Черные глаза его сверкали яростью. Около палатки стояли два рослых парня — связные. Их лица, серые от усталости, были угрюмы. Догадавшись, что это вернулись люди, ходившие к союзникам, Шукшин нетерпеливо спросил:

— Ну что? Как?

Мадесто остановился. Глядя суженными глазами куда-то вдаль, в низину, окутанную туманом, вынул изо рта трубку и вдруг с силой ударил о землю.

— Мерзавцы! — Он снова заметался по траве взад и вперед. — Американцы не хотят идти к мостам, они не хотят нас знать…

— Где они сейчас?

— Танки в пятнадцати километрах, на опушке. Выстроились в линию и стоят… Мерзавцы!

Шукшин повернул голову к связным:

— С кем вы говорили? Что сказали американцам?

— Нас привели к майору. Кто он такой, этот майор, я не знаю, какой-то командир, — заговорил охрипшим голосом широколицый, рябой парень. — Я передал майору все, как велел Мадесто. Сказал, что мы держим мосты, но у нас мало оружия, и мы долго тут не продержимся. Если, говорю, вы не хотите, чтобы боши взорвали Ротэмские мосты, так торопитесь… — Парень помолчал, облизнул сухие шершавые губы. — Майор спросил, сколько нас тут, в лесах, кто нами командует, и отправился к своему начальнику. Мы ждали долго. Но он так и не пришел. Какой-то лейтенант потом с нами разговаривал. Обо всем, говорит, доложено в штаб, можете отправляться. Тогда вот он, Арий, — парень показал на своего товарища, — говорит ему, лейтенанту: «Так что же мы скажем своему командиру Мадесто? Скоро вы придете к мостам или нет?» Он ответил: «Наш штаб будет действовать в соответствии с планом операции. Так и передайте вашему Мадесто…»

— Сказано ясно! — Шукшин в ярости покусывал губы. Потом повернулся к Мадесто: — Ну, что ты решаешь?

— А что тут решать, Констан? — Мадесто поднял с земли трубку, опустился на пенек, уронил голову в колени. — Мосты мы не можем оставить! Разве мы трусы, чтобы бежать? — Он поднял голову, взглянул на Шукшина. — Придут же сюда когда-нибудь союзники!

— Верно, Мадесто! Только бы выстоять этот день. Судьба мостов решится сегодня. — Шукшин сел на траву рядом с Мадесто. — Гитлеровцы будут стремиться отрезать нас от мостов и окружить. Ни в коем случае не пускать их к мостам! Если ты увидишь, что их не сдержать, уводи людей за канал. Отрежут от мостов — будет плохо.

— Понимаю!

— И надо усилить заставы за каналом. Боши могут ударить и с той стороны, от Мазайка…

Справа, где находился русский отряд, послышались частые выстрелы. Через минуту они раздались слева, перед высотой.

— Атакуют! — Шукшин вскочил, торопливо стал спускаться по склону.

* * *

Туман быстро редел. Только в глубоких лощинах он еще был плотным и белым. Скаты высоты, полянки, обильно смоченные росой, чуть дымились. Все дышало покоем. Даже далекие раскаты орудий, доносившиеся на рассвете откуда-то со стороны Брея, теперь не были слышны. Робко, словно пробуя голос, защелкала лесная пичужка.

Тюрморезов, положив перед собою гранаты, проговорил со вздохом:

— До чего же хороша ты, земля-матушка… В такой день и умирать неохота!

— Что ты сказал, Мишель? — спросил молоденький бельгиец; его светлые, как лен, спутанные кудри резко выделялись на темной траве.

— День, говорю, сегодня хороший… — Тюрморезов лег на грудь, устало положил голову на руки.