Небо затягивается черными, с фиолетовым подбоем тучами. Воздух неподвижен, деревья, невидимые в густой темноте, замерли, не дрогнет ни один листочек. Даже лягушки, громко квакавшие в низине, на озере, приумолкли.
Дядькин сидит у костра, разведенного на дне глубокой, узкой ямы. Лицо его, освещенное слабым светом, струящимся между ветвями, кажется угрюмым. Острые серые глаза прищурены, напряженно смотрят в одну точку.
Сегодня ночью партизаны должны нанести по врагу сильный удар в нескольких местах одновременно. Дядькин задумал эту операцию давно, готовил ее долго и тщательно. В этой операции участвуют все шесть отрядов бригады и несколько групп бельгийских партизан. Они охватят большой район, от Мазайка до Леопольдсбурга. Взлетят на воздух мосты и склады, эшелоны с боеприпасами и вражескими войсками, перебрасываемыми на советско-германский фронт из Франции и побережья Бельгии. Сведения о воинских эшелонах передаются из Брея, Хаеселта, Леопольдсбурга: на станциях работают разведчики Кучеренко, бельгийцы.
В эту же ночь второй отряд атакует гестаповцев, готовящих облаву в Кинрое. По сведениям, переданным разведкой бельгийских партизан (эти сведения доставила Гертруда Хендрикс), машины с карателями подойдут к Кинрою в четыре часа ночи. Второй отряд и группа бельгийцев перехватят их на дороге, далеко от села. Этой операцией будет руководить Дядькин. Через час он, Маринов, Воронков, помощники начальника штаба Боборыкин и Зевков двинутся в Кинрой, к месту засады. Их проведет туда связной командира отряда Станкевич. Он уже здесь, сидит поодаль от Дядькина, в кругу партизан, негромко напевает.
«Мы заставим врага метаться, — думает Дядькин. Враг решит, что весь район, вся провинция наводнены крупными партизанскими силами. Перебросят сюда новые охранные части, возможно, перекинут войска из Антверпена. Ответят облавами… Что же, мы знали, на что идем. Не ждать же сложа руки прихода союзных войск! Нет, решение правильное… Партизаны могут все простить, но бездействия не простят…»
Из задумчивости Дядькина вывел Маринов. Выбравшись из землянки, присаживаясь к костру, сказал:
— Гроза надвигается, чувствуешь, Иван?
— Гроза нашему брату не помеха, а помощник.
Ослепительно блеснула молния, лениво прогромыхал гром. И снова стало тихо.
— Хорошее дело — весенние грозы, к урожаю, — проговорил Тихон Зенков. Он сидел напротив Дядькина, рядом со своим другом Боборыкиным и, обхватив руками колено, мечтательно глядел на золотистые отсветы костра. — Выйдешь, бывало, после весенних дождей в степь — бог ты мой! — все расцвело, зазеленело. Будто ковер кто расстелил… Я с малых лет в степи. В колхозе все по части животноводства работал. Как трава немного поднялась, так сразу и в степь! Эх и степи у нас…
— Наша земля красивая, это верно, — сказал Боборыкин, ломая сухие ветки и кидая их в костер. — А главное — просторно.
— Что земли много, это действительно, — отозвался кто-то из партизан, сидевших поодаль. — Только тутошняя земля богаче родит. И опять же она обжитее. Вон у них дороги какие! Кругом асфальт. Деревня в пятьдесят дворов, а улица какая… И дома каменные, электричество. У нас только в райцентре электричество пустили, перед самой войной, а у них по всем деревням.
— Спорить тут, конешно дело, не будешь, — послышался глухой хрипловатый голос, — земля у них обжитее. Сады хорошие, виноградники. Ну и дороги, конешно дело, электричество… Водопровод в каждой деревне имеется. Культурно… — Голос умолк, но через минуту послышался снова: — Им, бельгийцам-то, конешно дело, легче. Всей земли у них, может, не боле, чем в нашем районе, а людей живет густо. Деревня на деревне стоит и в город задом упирается. Тут тебе не то что дороги, а всю территорию можно под асфальт…
Маринов всматривается в темноту, стараясь различить лицо говорившего. Но тот сидит под деревом, его совсем ке видно: «Сейчас начнется разговор, — думает Маринов. — Ну-ну, пускай говорят, полезно!»
В беседу вступает Тихон Зенков. Это человек молодой, но рассудительный и хозяйственный. Официально он считается помощником начальника штаба по связи, а фактически командует всей хозяйственной частью. Зенков ко всему внимательно приглядывается, скоропалительных выводов делать не любит.
— Ты, друг, говоришь о водопроводе, об электричестве. Электричество, между прочим, в нашей деревне есть. Водопровода нету. Что правда, то правда. Сколько я воевал, чтобы к фермам воду подвести, так и не пробил. Буду жив, возвернусь домой, так уж добьюсь своего… Да, водопровода у нас нету. И в смысле электричества в деревнях тоже плохо. Где есть, а где как при царе Горохе… Ну, и постройки у них получше, каменные. А все-таки, если разобраться, наши крестьяне справнее здешних живут. О богатых я не говорю, а средний крестьянин на своей земле прокормиться не может. Факт! Тут почти каждый хозяин либо сын его в шахте работает. Без шахты они пропали бы!
— Пропали бы… — слышится голос партизана, начавшего спор. — Погляди, как они ходят. В шляпах да при галстуках!