В чреве кита

Поскольку речь идет о вымирающей традиции, то посещение литературной вечеринки — это своего рода сознательное поощрение анахронизма; поддерживать эту традицию (или способствовать ее поддержанию) означает в некотором смысле пытаться сохранить благостный и устаревший взгляд на жизнь. Если литературные посиделки в «Оксфорде» еще живы, то этим они явно обязаны постоянству двух братьев Арисес, Хасинто и Игнасио, чьи интеллектуальные достоинства, репутация порядочных людей и безграничное радушие привлекают сюда по вторникам и четвергам, с восьми до десяти часов вечера, периодически меняющуюся компанию завсегдатаев: молодые университетские преподаватели, заезжие испанисты из Европы или Америки, дряхлые эрудиты и старые профессора, бывшие ученики, переводчики, робкие или запуганные студенты, какой-нибудь писатель. Своеобразию характеров братьев Арисес оксфордская компания обязана также единственным действующим законом, — неписаным, но неуклонно соблюдающимся, — который регламентировал само ее существование: любого посетителя должно было принимать сердечно, обходиться с ним почтительно и слушать внимательно. Хасинто и Игнасио Арисес были сыновьями дона Франсиско Арисеса, известного андалузского историка, ученика самого Рамона Менендеса Пидаля и близкого друга дона Рамона Каранде. В двадцатые годы ему довелось несколько лет прожить в студенческом городке Мадрида и завести дружбу с цветом молодой испанской интеллигенции и сливками интеллектуальной элиты. После окончания войны дон Франсиско был вынужден скрываться во Франции, но через пять лет вернулся в Барселону и вскоре, благодаря своей репутации ученого и сохранившимся связям с влиятельными особами, добился того, что его прошлое было забыто, а сам он восстановлен в университете. О его жизни (или о том романе, в который превратилась его жизнь) ходило столько легенд, что из них можно было составить объемистый том. Марсело Куартеро, относившийся к дону Франсиско с таким пиететом, что объявил себя, быть может, без особых на то оснований, его учеником, рассказывал мне некоторые из них. Однажды Марсело сопровождал дона Франсиско на футбольный матч на стадионе «Лес Кортс». На первый взгляд, дон Франсиско был преданным болельщиком «Барсы», но, когда по ходу матча у публики возникли разногласия по поводу объективности судейства, он продолжал с невозмутимым интересом следить за перипетиями игры, не обращая внимания на хор осуждающих криков вокруг него, и пытался с грехом пополам найти оправдание судейским ошибкам. Однако когда в конце встречи уже вырисовывалась ничья, а арбитр присудил пенальти в ворота «Барсы», с таким трудом достигнутое беспристрастие дона Франсиско разлетелось вдребезги: побагровев от гнева, он вскочил с места (а вокруг него вопила толпа, поминая недобрым словом мать арбитра и обвиняя его самого в ужасных преступлениях, которых тот, само собой, не совершал), воздел руки и прокричал оскорбление: «Наглец!». Затем, дрожа от стыда и озираясь, словно желая, чтобы его возмущенное восклицание осталось незамеченным, дон Франсиско сел на место. Еще Марсело мне рассказывал, как дон Франсиско, чей педагогический талант мог сравниться только с уважением, которое он питал к своим собственным учителям, в первый и последний раз в жизни вышел из себя во время урока. Он пригласил подняться на кафедру какого-то ученика и, пока тот излагал содержание своей работы, дон Франсиско слушал его крайне внимательно, полуприкрыв глаза и одобрительно кивая головой. Все шло прекрасно до того момента, когда студент упомянул Менендеса Пидаля, назвав его просто «Менендес». Побледнев, как полотно, дон Франсиско прервал студента. «Менендес?» — переспросил он недоверчиво. — Вы сказали «Менендес?» Ученик подтвердил, в смущении и растерянности. «Бога ради, что же вы такое говорите? Как это „Менендес?“» — снова спросил он, уже вне себя от гнева. — «Вы, наверное, хотели сказать дон Рамон. Или Пидаль. Или Менендес Пидаль. Но, ради всего святого, как это „Менендес?“» В ярости дон Франсиско посадил ученика на место и прервал урок. Пока он шел к себе в кабинет, в расстройстве и смятении, студенты слышали, как он бормочет себе под нос, словно не до конца осознав: «Он сказал „Менендес!“». На следующий день дон Франсиско публично принес извинения ученику.