В четыре строчки мысль уместится вполне…

должно быть, старость злой старухой у порога

смела устои прежней жизни, как пурга…

***

Я еще не вполне отзавидовалась,

но обида, по счастью, прошла.

Я боролась с ней – жалкая видимость…

А она вдруг сама отмерла,

отпустила – как нитку обрезала,

душу поедом больше не ест.

Фантазерка – не леди железная,

день спокойствия стОит чудес.

***

Мой лучший ракурс – вид с затылка,

как мил на реверсе портрет!

Жаль, что анфас… Но лезть в бутылку?

Для украшательств воли нет,

и ни тщеславья, ни азарта,

а лишь бы взгляд не оскорбить

тех облысевших дуэлянтов,

мечтавших приз заполучить.

***

Нет талантов – не взыщите,

о высоком не умею.

Чем бездарней сочинитель,

тем чувствительность смешнее.

***

Я, словно валенок бесхитростный, проста,

прямолинейностью могу сравниться с лыжей,

и незатейливым плетением холста

изобразить пытаюсь мир, что сложно вышит.

А боль, что к сердцу подступает иногда,

словами мне не передать и отдаленно -

похоже с кровли прохудившейся вода

в жестянку падает… тоскливо, монотонно…

***

По улице Иллюзии, проспектом Озарения

спешила в ранней юности на тонких каблучках…

Летела шаром в лузу я бульваром Откровения

и через скверик Глупости, в волшебный парк "Мечта".

***

Наш разговор петлял шутливо и нервозно,

в банальных фразах начиная увязать,

вдруг посмотрел ты неожиданно серьезно,

и я очнулась… Лет примерно через пять.

***

Не знаю и сейчас – ты грех мой или право,

в сомненьях заплутав, как в сумраке кулис…

Судьба ли сводит нас, или под крики "браво!"

идет игра в любовь – твой лучший бенефис?

***

А позже, дорожа душой,

телесную теряешь цену

и с грустью покидаешь сцену,

хотя спектакль недолго шел.

И в свой прощальный бенефис

ошиблась я с подбором пьесы -

партнер играл без интереса,

но лишь ему кричали "бис!".

***

Еще не зная – Божий это гнев,

иль послано тебе лишь испытанье,

была я безрассуднейшей из дев

и видеть не могла твое страданье.

Как пес, метнулась под ноги судьбе -

со следа сбить, собой закрыть – как выйдет,

стрелою, предназначенной тебе,

я ранена была… навылет.

***

Когда б возможность поменять судьбу, как платье,

была волшебно нам в честь праздничка дана -

врубилась в очередь за дивной благодатью,

вросла бы в землю я, без хлеба и без сна…

И вот, когда толпа к окошечку притиснет,

я, напоследок вспомнив мытарства свои,

в ладони впившись, вздохом судорожным пискну:

"Меня из глупой бабьей вызвольте любви!"

***

Если склеить вот здесь, тут подштопать немного,

крепко щурясь, взглянуть меж спасительных век…

Но… судьбы видя спесь и пугаясь дороги,

и тогда не скажу – это мой человек.

***

Да, стишата мои навевают лишь грусть,

но занудой унылой прослыть не боюсь.

кто оспорит рефрены Хайяма о прахе?

Покажите глупца – я над ним посмеюсь.

***

Мне не досталось мудрости врожденной,

а Бог еще надумал покарать

несчастьем мудрости приобретенной,

чтоб сквозь нее на прошлое взирать.

***

Повержена в борьбе с Судьбой,

так нереальна, так бесцельна,

вдруг вижу я себя иной в воспоминаньи запредельном,

Как я счастливою была

замыслена при сотвореньи,

И жизнь свою пропеть могла, как лучшее стихотворенье…

***

Показалось, я где-то встречала -

в раннем детстве, а может, во сне? -

эту женщину в маске печали,

что из зеркала вышла ко мне…

Очевидно, никак не проснусь я,

раз морочат меня зеркала,

и к окну отвернулась. "Ленуся!" –

тихо бабушка позвала…

***

Всегда казалось, что звонят по тем неведомым,

престранным, гадким – нет же дыма без огня…

А вот сегодня наваждение преследует,

и слуху верить ли, что звон тот – про меня?

Кто за язык подергал колокол податливый?

ведь он расходится, и не угомонишь…

Неужто мне судьба – ценой сверхпрейскурантовой

платить за прежнюю обманчивую тишь?

***

Когда была б я Мальчик-с пальчик,

то в Шереметьево, тайком,

залезла ловко в чемоданчик -

пусть на таможне все – вверх дном.

И вдаль, без виз и деклараций,

саму себя толкну взашей.

Прости, страна! Нет сил смиряться

мне с беспросветностью твоей…

***

Я с зеркалом договорюсь,

в кокетстве обретя сноровку,

и снизойдет оно к плутовке.

Но есть эксперт, кого боюсь,

чей взор, как Сфинкс, неумолим,

и с ним кокетство не поможет -

так Объектив судьбу итожит,

что трепещу я перед ним!

***

И мысли бессмертьем не заняты, нет.

Вопрос не томит меня: что там – за гранью?

Завидую ищущим страстно ответ -

ведь жизнь удалась, раз пугает прощанье.

***

Давайте, я прощенья попрошу

за то, что независима сознаньем

и часто неудобства приношу

лишь фактом своего существованья.

***

Две трети – страх… Жесток похмельем жизни пир.

Треть – восхищенье, как чудесен Божий мир!

Вот мое Credo – ни в один догмат не втисну,

и ни один, земной, не близок мне кумир.

***

Судьба так милостиво грань меж двух миров

стирает исподволь, а с ней и сожаленья.

Лишь подпоясаться мне – дух давно готов,

не озабочен ни прощаньем, ни прощеньем.

***

Под подведенною чертой (или схитрить, что рановато?)

итог мой жизненный смешной

к ногам прижался виновато…

Поскуливает иногда и хвост пугливо поджимает,

ему и косточка – еда,

а впрочем, он другой не знает.

***

«Когда осталось жить два понедельника -

лишать себя единственной отрады?» -

так шутит моя тетка с собеседником,

приканчивая плитку шоколада -

«Я, может, потому еще и ползаю!»

И лет пятнадцать слыша этот довод,