В чём его обида?

«Дорогой сынок Лявон! Твое письмо мы получили, спа­сибо тебе за него. Живем по-старому, все здоровы, только мать была немного простыла, и кашель ее сильно мучил, и сейчас еще немного кашляет, но здорова. И за «Нашу ніву», что выписал,— спасибо, только некогда читать, и нет у нас грамотных на этот мужицкий язык. А Лавринька читает, да рано ему ломаться на все языки, пускай сначала научится читать по-правильному, как в школах учат... Сынок ты мой! Наделал ты себе и нам большого стыда. В другой раз темнолесским девкам писем не пиши. Разбрехали теперь про твое писанье на сто верст и брешут неве­домо что. А нам надо в глаза людям смотреть. Так будь добр, Лёксе больше не пиши, потому что глупая девка от гонору и про стыд забыла. С ее слов все говорят, будто ты предложил ей пожениться, но какая же тебе из Лёксы пара, и никогда этого не может быть».

Еще дальше была тайная приписочка, от Лавриньки:

«Лявоничка, братишечка! До этого я писал то, что гово­рил мне писать тата. А теперь я пишу сам, чтобы ты знал, что на руках у нее короста и она девка плохая. Все смеются и дразнят меня «Лёксиным деверьком». Тата злится крепко. Лёкса давала твое письмо читать всем. Проська ихняя хочет за то письмо книжку с людьми, а мне жалко. Когда-нибудь на вечеринке, как станут читать, выхвачу из рук и порву. Только ты больше не пиши. Целую тебя изо всех сил. Твой брат Лавринька».

И в малюсеньком конвертике была страничка от Максима:

«С Новым годом, влюбленный и задумчивый Задума! Жду, брат, продолжения и конца трагикомедии, а тогда изложу свою точку зрения. Сильно не задумывайся! Твой насмешливый, но далеко не всегда, Максим Г.»

Лявон схватил два листа чистой почтовой бумаги и написал:

«Лавринька! Книжек не жалей. Сам читай и другим давай. И книжечку с людьми какую-нибудь отдай. Или, если не удастся, делай, как надумал. На пасху не приеду. Писать ей больше не буду. Твой Лявон».

«Дорогой Максим! Очень-очень прошу тебя: если сохра­нил мое письмо, которое я писал тебе после рождества (длинное такое), то или сожги, или порви, или — что самое лучшее — пришли его мне. Не удивляйся и не смейся; встретимся — растолкую все. Твой обиженный жизнью Лявон Задума».

Перевод И. Климашевской.