В час ворон

– Любопытно, если подумать об этом. – Она наливает в свой чай немного сливок и не торопясь размешивает их крошечной ложечкой. – Ты настоящая, рожденная женщиной и все такое, но ты не… – Гэбби замирает, подбирая слово, – нормальная, – понижает она голос, произнося это. Она наклоняет подбородок, и в глазах у нее разгорается злое выражение. – Но они потому и говорят, что ты из дьявольского племени, так ведь? Ты просто инструмент, а он дергает тебя за ниточки. Пляши, пляши. – Она встряхивает руками и шевелит пальцами, будто управляя марионеткой. – Умри, кукла, умри, – напевает она. Ее лицо по-мультяшному дико искажено. – Закрой глазки. Засыпая, сторожишь смерть. Умри, кукла, умри. – Гэбби хлопает в ладоши в восторге от собственного представления.

– Гэбби, я не уверена, за кого ты меня принимаешь – мы никогда прежде не встречались, мне кажется, ты запуталась…

– Запуталась? – Она фыркает. – Да как же, ты же детоубийца, разве нет?

От ее слов у меня внутри все переворачивается.

Воспоминание медленно обретает четкость. Старый фермерский дом с уродливыми цветочными обоям, и Гэбби кричит в дальней спальне.

Ее глаза сверкают, будто она дошла до веселой части игры, которую проигрывала в голове. Она видит, что ко мне приходит осознание.

Моя чашка дрожит, когда я ставлю ее вместе с блюдцем на стол.

– Гэбби, я была ребенком, который не осознавал свою силу и как ее могут использовать. Я не знала, для чего и кого она предназначается, – говорю я с глубочайшим сожалением. Ладонями разглаживаю складки на платье. – Мне следовало давно перед тобой извиниться. Но я не знала, кто ты. И мне ужасно жаль, что такое случилось с тобой.

– А это была твоя вина, знаешь ли. Я поняла это в ту же секунду, когда увидела, что ты сделала с папочкой.

Всплеск воспоминания – приоткрытая дверь и взметнувшийся подол платья. Это она подсматривала из соседней комнаты. Она увидела, как я заговариваю смерть ее отца, как потом отхаркиваюсь.

– Я пыталась спасти твоего отца. Твоя сестра позвонила моей тете и попросила масло пожирателя грехов для тебя.

Она вдруг выпрямляется.

– Ты не на вечеринку пришла. Так для чего? – спрашивает она, складывая руки на коленях.

Я сглатываю комок в горле, не зная, с чего начать.

Я достаю из сумки ее фото с моей матерью.

– Вы когда-то были знакомы с моей матерью. – Я двигаю фото через стол.

Гэбби изящно берет его. Черты ее лица смягчаются, когда она с восторгом рассматривает фото. Губы изгибаются в слабой улыбке, будто она перенеслась в прошлое.

– Ты помнишь ее? Дарби Уайлдер? – Она все еще изучает фото, потерявшись в далеком от нас дне. – У нее была эта старая жестяная банка. – Я достаю ее из сумки, чтобы показать ей. – Ты помнишь ее? Знаешь, что она в ней хранила?

Гэбби отшатывается, будто я выложила на стол змею.

– Ложь! – шипит она и отодвигается от стола. – Вот что было в ней! Грех и ложь, – говорит она, скаля зубы. Она вдруг встает и начинает ходить маленькими кругами. Кусать ногти. Взгляд мечется к банке и обратно на пол.

– Ты должна уйти, – шепчет она, будто не хочет, чтобы кто-то услышал. – Иди, иди, иди. – Она тихонечко отгоняет меня движением пальцев.

– Но, Гэбби…

– Нет. – Она отчаянно трясет руками в воздухе, отмахиваясь от взбаламученных мной мыслей. – Иди. – Она тычет дрожащим пальцем в сторону двери, протаптывая в полу дыру.

Настроение у нее меняется резко. Яснее ясного, что эта женщина не в своем уме и давить на нее мне бессмысленно. Я неохотно забираю фото матери и банку и засовываю в пластиковый пакет «Уолмарта». Встаю, готовясь уйти, но мысль о том, чтобы покинуть этот дом, кажется мне слишком окончательной. Но это и будет конец. Едва жители дома или шериф узнают о том, что я проникла сюда, пути назад не будет. И я вряд ли когда-либо еще увижу Гэбби Ньюсом.

Сейчас или никогда.

– Расскажи мне о капле дождя.

Гэбби резко поворачивает голову в мою сторону и замирает. Она замирает. Глаза мечутся к двери, к балкону, окнам, будто выглядывая, не подслушивает ли кто.

– Ты знаешь об олене? – шепчет она. Осторожно, хоть и очень неуверенно, но она явно надеется услышать «да».

Я делаю вид, что тоже волнуюсь о лишних ушах, и чуть заметно киваю. Напряжение отпускает ее тело по мере того, как на лице появляется широкая улыбка.

Гэбби по-заячьи складывает руки.

– Прыг, прыг. Скок, скок. – Она дважды прыгает вперед. – Вышел олень, и никто не помог. – Она наигранно качает головой. – Из кармана у него выпала синяя капля дождя. – Она складывает ладони, будто держит в них каплю. – Она нашептала рецепт, как видеть вновь. – Гэбби с гордостью выпрямляется во весь рост, будто только что прочитала по памяти перед всем классом клятву верности.

Она цыкает на меня:

– Никому нельзя знать.

– Знать о чем?

– Об олене. – Гэбби снова начинает перебирать пальцами, с опаской поглядывая на дверь. – Но я припрятала. – По-детски хитрая улыбка проскальзывает по ее лицу.

– Оленя? – Мне представляется олень, спрятанный в шкафу или запертый на балконе.