В час, когда взойдет луна

Глава 5. Черная жемчужина

Еней з Дiдоною возились,

Як з оселедцем сiрий кiт.

Качались, бiгали, казились,

Що лився деколи i пiт.

Дiдона мала раз роботу,

Коли пiшла з ним на охоту —

Та дощ загнав їх в темний льох.

Лихий їх зна, що там робили:

Було не видно з-за могили.

В льоху ж сидiли тiлько вдвох.[54]

I. Котляревський, «Енеїда»

Когда море порозовело, Цумэ вывел машину на какую-то жуткую грунтовку, указанную Энеем, и все проснулись, потому что спать и даже дремать не было никакой возможности. Антон (аналитик группы, оперативный псевдоним Енот) продрал глаза, и, увидев обступившие дорогу сосны, сказал:

— Ух ты!

— А земляники тут! — поддержал Эней.

Никакого забора, никакой ограды не было — только бетонные столбики через каждые пять метров — и поперёк дороги ворота. Цумэ остановил машину. Эней выскочил прямо через бортик (дверь с его стороны открывалась плохо) и, обойдя ворота, открыл засов. Сдвигаемая в сторону створка завизжала на всю ивановскую. Антон прыснул при виде этого театра абсурда.

— Это, — наставительно сказал Костя (капеллан группы, оперативный псевдоним Кен), — ты ещё в Дании не был. Тут хоть столбики стоят, а там вообще только ворота. Причем, бывает так, что дорога сплошь травой заросла. Так и торчат посреди ничего. А когда перед ними ещё стадо стоит — пока хозяин ворота откроет… так и ждешь, что на той стороне — Марс.

Эней сделал знак — заезжай! — и Цумэ повел «фарцедудер» дальше. Фарцедудером джипик «сирена» окрестили сразу же после покупки — уж больно характерный звук он издавал при включении двигателя.

То ли этот характерный звук, то ли скрежет ворот разбудил обитателей ближайшего к воротам домика. В окошке загорелся свет, за занавеской задвигались тени.

— Тачку — под навес, — Эней показал рукой. Цумэ увидел в указанном направлении маленькую пристань, где пришвартованы были четыре лодки и две прогулочных яхты — и гараж-навес прямо над ней, как бы этажом выше, так что мачты приходились вровень с крышами автомобилей.

Игорь вышел из машины, выволок свой рюкзак и рюкзак Антона, поражаясь тому, как это Эней не сомневается в том, что его тут после почти трёхлетнего отсутствия встретят пирогами.

Дверь домика, где горел свет, открылась — обитатель вышел на порог.

Точнее, обитательница. Цумэ застыл как вкопанный. Эней тоже выглядел несколько озадаченным.

— Ой, — сказал Антон. Игорь внутренне с ним согласился: действительно ой.

Явление было облечено в джинсы и, кажется, верхнюю часть купальника. И то, и другое скорее подчеркивало, нежели скрывало скульптурные формы. Кожа… Цумэ не мог точно охарактеризовать этот цвет — крепкий свежезаваренный чай? Полированное дерево? — матово светилась, как «мокрый шелк». Огромные, влажные карие глаза сияли с тёмного лица. Волосы, завитые в бесчисленные косички, переплетались на голове какой-то хитрой сеткой, а дальше ниспадали на чуть приподнятые плечи и маленькую, почти мальчишескую грудь. У кос был неслабый запас длины, потому что шея прекрасной квартеронки высилась… м-м-м… как там у пана Соломона — как башня Давидова? Умри, Денис, лучше не напишешь.

— Антоха, ты будешь носить за мной челюсть, — сказал Цумэ.

— Не будет. Твоя челюсть зацепится за твой же болт, — успокоил его Костя.

— Зато твоя сейчас в самый раз Самсону.

— А твоя будет два дня срастаться…

Эту тихую перепалку прервала сама квартеронка, спросившая, округлив брови:

— Энеуш?

Эней кивнул. Молча.

— А Михал з тобоу? Чи бендзе пузней?

Эней так же молча покачал головой на оба вопроса.

— Естешь сама? — спросил он в свою очередь. — Пеликан где?

— Пеликан згинел, — ответила девушка. — Зостало се нас двое.

Антон мысленно присвистнул.

— Як то згинел? — спросил изумленный Эней. Квартеронка пожала плечами.

— Як вшистци люде. Он стжелял, в него стжеляли. Згинел. В Монахиум. Газет не читалеш?

— Доперо пшиехалем. Где Стах?

— Там, — девушка показала на длинный сарай, одним торцом открывающийся к морю. — Одпочива,[55] — она пояснила жестом, после чего именно.

Эней усмехнулся. Видимо, пьянство Стаха его не удивляло.

— Чещч, хлопаки, — обратилась девушка к компании. — Ким естещче?

Антон недоуменно помотал головой. Скорее всего, его просили представиться, а может и нет, а промахнуться очень не хотелось. Он открыл рот, но его уже опередили.

— Естем Игорем, то Антон, а то — Костя. Препрашам ясноосвенцоной пани, але розмавям польскей бардзо зле.[56]

Видимо, с игоревым польским дело обстояло ещё «злее», чем он думал: красавица прыснула, протянула было руку, — и, едва коснувшись пальцев Игоря, вдруг резко отдёрнула, а потом в руке (откуда, в этих джинсах же, кроме нее, явно ничего не уместилось бы?) оказался пистолет.

— Энеуш!?