В башне из лобной кости

Холодный осенний ветер оголял деревья, гнал по асфальту обертки и пластиковые бутылки, задирал широкие женские юбки. Женщины прятали носы в модные пашмины и высокие воротники, прикрывали подбородки ладошкой в перчатке, мужчины, отвлекаясь на мобильные разговоры, как и женщины, отворачивались, вставали спиной к ветру либо шли, не обращая на него внимания, красные или бледные, энергичные или опустошенные.

Сучка ты, обратилась я мысленно к жизни, вправду, сучка, извини.

75

Тоня уезжала. Вместе с детьми.

Мы стояли у колодца. Я в куртке-ветровке, она в домашнем коротком халатике, с длинными голыми ногами, обутыми в шлепанцы. Мы обменивались незначительными фразами, постепенно приобретавшими все более значительный характер. Не для кого-то – для нас двоих.

– Не мерзнете?

– Да нет, у меня и Катюха до ноября с голыми коленками ходит, а Максим и вовсе в майке.

– Что мало побыли?

– Хватит, погостевали.

– Что-то не так?

– Так. На работу надо. Максиму ладно, у него практика, а Катя школу пропустила.

– Толя хорошо к вам относился?

– Хорошо. Поехали на вещевой рынок, он денег дал, купили Кате красивые сапоги, у нас таких нету, Максиму брюки, и мне кое-что перепало.

Толян наконец устроился на работу в автосервис, ремонтировать дорогие машины, стал прилично зарабатывать. Видеть его приходилось реже, утром рано спешил на электричку, вечером не спешил домой, безотказно дорабатывая за всех. Вряд ли специально, чтобы поменьше быть с семьей.

– Все же склеилось или нет?

– Не знаю. Нет.

– Почему?

– Один раз ночью позвал, но в такой форме, что для меня неприемлемо. В прямой.

– Что значит в прямой?

– Ну, что, мол, разве непонятно, что от тебя понадобилось. А я так не могу. Мне нужны ласковые слова. Он никогда так не делал и не говорил раньше.

Ее детская распахнутость трогала меня неимоверно. Я поискала, как напомнить ей, что между раньше и теперь прошло десять лет.

– Вы слишком много пережили, каждый свое, и это стоит между вами.

– Не знаю. Наверно.

– Но вы бы хотели, чтобы он снова жил с вами?

– Не знаю. Хотела бы.

– Тогда надо оставить детей дома и приехать одной, чтобы только вы вдвоем, и никакого счета к нему, и все сначала.

Она слушала меня, как будто поступила в школу жизни, где я была учитель, а она ученик, хотя пройденные ею уроки в ее школе прямо-таки отсвечивали в усталых глазах-вишнях. Каждый школьник знает, где сидит фазан. Нет, каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Все-таки ее потряхивало в ее хлопчатобумажном халатике, и она обхватила себя руками, чтобы унять трясучку.

– Приезжайте одна, – повторила я, – приезжайте когда хотите, вы нам очень понравились.

– Спасибо, – шепнула она и, вдруг прижавшись ко мне, поцеловала куда-то за ухо.

Она была как осинка, трепещущая на ветру.

На крыльце появился Толян.

– Тонь, собирайся, пора ехать на вокзал.

– Толя, я пригласила Тоню пожить с нами.

– Когда? Сейчас?

– Не сейчас, а когда сможет.

– Здорово.

– Ты не возражаешь?

– Да нет.

Его энтузиазм уступал моему.

Тоня светло улыбнулась и пошла собираться.

76