В башне из лобной кости

– Имейте терпение и не перебивайте, я только что подобрался к выводам, и они звучат несколько иначе, – проговорил в трубку знакомым тоном пожилой Валя-Вася. – Не гордость, а страх. Именно последняя родственная связь могла представлять для него прямую угрозу. Известный вам как архитектор перестройки, Александр Николаевич Яковлев приводит в одной из своих книг секретный документ 1923 года, из которого неоспоримо следует, что люди, имевшие родственников за границей, подлежали уничтожению. В конце 40-х активизировались репрессии против членов семей ранее репрессированных. Василий мог принять решение поменять фамилию в связи с реальной опасностью. Но я говорю о роли дяди в судьбе племянника не только поэтому. Мне думается, что по боковой линии произошла передача таланта. Павел Ильич начинал как художник, а уж после перешел к философии искусства, сделав весомый вклад в нее и прославившись как философ.

– Значит, братьев звали Иван и Павел, – дар слова вновь вернулся ко мне.

– При рождении они получили имена Иоанн и Пинхус, но оба крестились, после чего их стали звать Иван и Павел.

– А почему в письме вашей мамы выражалось беспокойство по поводу вашего сходства со сводным братом? – вспомнила я.

– А вы не знаете?

– Нет.

– Он был психически неуравновешен. Если прямее, не совсем здоров. Моя мать боялась, что меня настигнет то же самое.

– Не настигло, надеюсь?

Услышала не сразу:

– Надеяться не запрещено.

Я помолчала. С химиками, я слыхала, такое бывает. С художниками тоже.

– А почему вы никогда не встретились?

– Видимо, ни у одного из двоих не было потребности.

Логика у него была отменная. Как у шизофреника времен моей молодости.

– А вы не хотите сняться в документальном фильме об Окоемове?

– Дорогая, вы разве не поняли, что если он отказался от нашей фамилии, от нашего рода, то с какой стати мне объявлять, что он наш? Всего лишь потому, что он сделался знаменит, а я нет? Но я Огинский, настоящий Огинский, не отказавшийся от ценимой мной, хотя и опасной фамилии, а он – отказавшийся от нее, зачем же мне унижать себя, встревая в это дело?

Последнее, что я услышала от Вали-Васи: справедливости ради, я другой такой страны не знаю, где надо так крутиться и выкручиваться, чтобы тебя не сгноили в братской могиле.

Требовалось перевести дух.

48

Или он опять перекинулся? Представившись на этот раз сводным братом Валерием, которого, вполне вероятно, и не существует на свете?

Всегда ли так было? Или что-то нарушилось в мировом порядке, в ходе вещей, что стали появляться люди-перекидчики? Или это исключительная прерогатива нашего родимого болота? Читала статью эксперта о множественности психических миров. Оказывается, для сангвиника, истерика, параноика, шизофреника и какого-то ананкаста нет общей фундаментальной реальности, для каждого она своя. Наиболее распространенный тип – сангвиник-циклоид, его видение мира принимается за норму. И можно говорить о нормозе, психическом типе, который господствует, не признавая других психотипов, навязывая другим свою реальность, одну из множества. Хотя это всего лишь гипотеза эксперта. А нынешние эксперты, что в науке, что в экономике, что в политике, сами могут оказаться теми же перекидчиками, и то, о чем они с солидностью рассуждают, – параноидальным бредом, навязываемым нам, простодушным. Любопытно, кто я, нормоз или ненормоз. Нормоз-тормоз, хорошая рифма. Какой видят меня разные участники моей жизни, близкие, далекие, случайные, неслучайные, на час и навек. Тетка на рынке, у которой была приобретена ненужная блузка морозной свежести. Писатели, авторы письма в Литерную газету, благородно вступившиеся за имя поруганного мной современника. Прокурорская дочь Василиса. Позвонивший сводный брат, если он не фантом. А раньше его сводный брат, водивший меня и других, как водит нечистая сила, а за этим бытованием нечистой силы скрывалось нечто столь грозное, что подступиться к этому, не говоря уж о том, чтобы разгадать, мне вряд ли под силу. Какой я виделась чем-то там заведующим, в очереди к которым стояла, когда славная Олицкая уступила место? А Толяну? А его матери? Мужу, в конце концов? Психотипы в психованной стране как гигантской психушке, где врачи и пациенты, меняясь местами, условились о приемлемости лекарств и правил, которые ни за что, ни за какие коврижки не должны быть приемлемы, а мы этими коврижками набили себе рот и пузо.

Пион уклоняющийся. Paeoniae anomale. Латынь. Выпить.

49

– Лика, мне позвонил сводный брат Василия Ивановича, Валерий Иванович.

– Он позвонил? Это я дала ему ваш телефон, я нашла его через друзей друзей, через Питер, но он не захотел со мной говорить, захотел с вами.

– А мне наврал, что раздобыл мой телефон.

– А вы не встречались с тем, что люди подвирают?

– Не вы?

– Не я.

Так мы разговаривали с Ликой. Я пересказала ей повесть сводного брата, от первого до последнего слова.

– Как бы все-таки найти способ включить это в фильм. – Я слышала, как Лика закурила.

– Никак, – поморщилась я, дав ей время выпустить дым.