В августе 41-го. Когда горела броня

Придавленные ранением комбата и тяжелыми потерями, танкисты сидели у своих машин, на лицах людей читались растерянность и отчаяние. Они были уверены, что в бою КВ неуязвим, но немцам все-таки удалось его подбить. Если враг так легко расправился с тяжелым танком, то что будет с остальными? Петров спрыгнул на землю и обошел без малого пятидесятитонную махину спереди. Он легко обнаружил пробоины: первый немецкий снаряд ударил в шаровую установку курсового пулемета, выломал ее, убил радиста и застрял в боеукладке, которая каким-то чудом не сдетонировала. Второй пробил лоб башни, уложив наводчика и кормового стрелка и ранив осколками Шелепина. Петрову приходилось видеть такую картину, и теперь он точно знал, чем подбили танк комбата. Тем временем из КВ достали убитых и тут же принялись копать могилы. Со СПАМа подъехал на трофейном мотоцикле Евграфыч. Он уже знал о ранении комбата, и оттого лицо его, и в обычные дни довольно унылое, сделалось особенно мрачным. Осмотрев подорвавшуюся на мине «тридцатьчетверку», он долго ругался на слепошарых щенков, затем на идиотов, которые вытаскивают танк на катках, оставив гусеницу черт знает где, и, наконец, подвел итог: два дня работы — и машина пойдет в бой. Затем настала очередь КВ. Техник-лейтенант долго возился в башне, наконец вылез и начал тщательно вытирать ладони ветошью. Эта внезапная аккуратность человека, руки которого были навечно черны от въевшегося масла, объяснилась тут же: Евграфыч отбросил покрасневшую тряпку, и Петров понял, что командир ремонтников оттирал с рук чужую кровь.

— Пушка жива, — глухо сказал Рогов. — Но насчет маски я не уверен. Мы, конечно, подварим, но больше чем на пять-шесть выстрелов ее не хватит, да и то сильно ствол задирать не рекомендую. Рация вдребезги. Двигатель и трансмиссия вроде бы нормально. Кто на нем пойдет?

— Не знаю, — ответил старший лейтенант.

Техник положил руку на загнутое, иссеченное осколками крыло, и вдруг погладил машину, словно живую.

— Большой зверь, — мягко сказал он. — Тяжелый. Это тебе не в БТ рычаги дергать. Его понимать нужно, чуть что — фрикционы сожжешь или дизель заклинит, фильтры-то у него ни к черту.

Он посмотрел на низкорослого танкиста, что стоял, опустив голову, у трех свежих могил.

— Мой тебе совет, комбат, оставь водителем Петьку, ну, сержанта Даншичева. КВ в батальоне только он знает. Он из Ленинграда, на Кировском заводе испытателем был.

— Да какой я комбат, — в сердцах махнул рукой старший лейтенант.

— Самый натуральный, — ответил Евграфыч, осматривая ведущее колесо. — Фу ты, показалось, зубец полетел, — он повернулся к Петрову. — Исполняющий обязанности командира батальона, если уж точно говорить. И вот так ручкой махать ты, сынок, брось, на тебя, между прочим, люди смотрят. А хреновый из тебя командир или нет… Так другого у нас не предвидится, в общем, товарищ старший лейтенант, как сказал бы Юра… майор Шелепин: «Кончайте терзаться глубокими внутренними переживаниями». Война идет, а вас как красную девку уговаривают!

Петров усмехнулся — действительно, выглядело это глупо.

— Ладно, Евграфыч, спасибо. В общем, мне от тебя нужен КВ к вечеру, Т-26 завтра и «тридцатьчетверка» лейтенанта Бурцева послезавтра.

Рогов крякнул:

— Ну вы, товарищ старший лейтенант, крутенько беретесь, такой темп задаете…

— А ты видишь, каким темпом у нас танки летят? — тихо спросил старший лейтенант.

Техник молча кивнул, затем встал по стойке «почти смирно», ткнул пальцами в висок и, развернувшись, побрел туда, где его перемазанная маслом, смертельно уставшая команда с лязгом, грохотом и матом приводила в чувство подбитый танк. Петров обошел КВ и пошел искать комиссара. Беляков нашелся возле машины Турсунходжиева, где он организовал что-то вроде собрания по обмену опытом. Командиры экипажей, смертельно уставшие, подавленные потерями и неудачей, вяло рассказывали, с чем им пришлось столкнуться в бою за Воробьево. Петров покачал головой: железный комиссар, как видно, думал, что разговор отвлечет людей от тяжелых мыслей, но, меряя по себе, как всегда несколько переоценил их возможности.

— Значит так, инвалидная команда, — жестко сказал он, оглядывая мрачные, потухшие какие-то лица. — Хватит штаны просиживать. Займитесь машинами, через десять минут доложить о повреждениях, наличном боезапасе, имеющемся топливе, а главное — масле. У кого завтра дизель клина даст — убью. Товарищ батальонный комиссар, мне нужно с вами поговорить.

Командиры разбрелись по машинам, комиссар и новый комбат отошли в сторону.

— Михаил Владимирович, — с ходу начал Петров, — я знаю, чем это сделано.

Он ткнул пальцем в сторону КВ и продолжил:

— Это зенитка, я видел один раз, там, еще у границы, у меня на глазах две такие сволочи за пять минут восемь танков выбили. По размеру дырки — ее снаряд. Товарищ комиссар, нужно доложить комдиву, чтобы завтра он нас по открытым полям не пускал, иначе — кранты, все, что осталось, мгновенно перестреляют, как уток.