В августе 41-го. Когда горела броня

— Командир, — определил Шелепин, — что-то у меня нехорошие предчувствия. Или это по поводу твоих методов наведения дисциплины и прочих самоуправств, или это офицер связи. Даже не знаю, что хуже.

Мотоцикл остановился рядом с КВ — и машина и человек были белыми от пыли. Младший лейтенант, как теперь было видно по едва различимым кубарям, снял мотоциклетные очки, посмотрел на танкистов усталыми, воспаленными глазами и хрипло спросил:

— Товарищ майор, это 112-я танковая дивизия?

— Э-э-э, — протянул Шелепин. — А не могли бы представиться, товарищ младший лейтенант?

— Младший лейтенант Кузнецов, делегат связи Полевой службы штаба 27-го стрелкового корпуса. У меня пакет для командира батальона 112-й танковой майора Шелепина.

— Я Шелепин, — ответил комбат, расстегивая комбинезон.

Достав командирское удостоверение, он протянул его лейтенанту. Тот некоторое время смотрел на книжку мутными глазами, затем кивнул, и, достав из полевой сумки пакет, протянул его майору. И пакет, и держащая его рука мелко дрожали.

— Что с вами? — спросил комбат, ломая печать.

— Ничего, товарищ майор. Трое суток на ногах — немного устал.

Шелепин пробежал глазами листок бумаги и заметно помрачнел.

— Читай, — он сунул листок комиссару и повернулся к связному. — Давайте, товарищ младший лейтенант, я распишусь и отпущу вас. На вашем месте я бы по возвращении попросился поспать хотя бы часа четыре. А то так за рулем уснете.

— Есть попросить поспать… Разрешения, — невпопад ответил лейтенант и, вытащив из сумки журнал, подал его комбату.

Шелепин покачал головой, сам раскрыл журнал на нужной странице и, достав химический карандаш, расписался. Делегат уже спал, свесив голову на грудь, мотоцикл вместе с хозяином опасно накренился. Майор, покачав головой тряхнул младшего лейтенанта за плечо.

— Есть! — встряхнулся тот.

— Езжайте-ка обратно, товарищ Кузнецов, — мягко сказал майор. — И по дороге не останавливайтесь, а то уснете.

Младший лейтенант молча кивнул, с третьей попытки завел мотоцикл и укатил.

— Ну что, прочитал? — сквозь зубы спросил Шелепин.

— Прочитал, — кивнул комиссар.

— Черт знает что, — в сердцах махнул рукой комбат. — Вместо того чтобы бить всем кулаком, будем давать щелбаны батальонами.

— Я тебя не понимаю, — покачал головой Беляков. — Ты мне в эшелоне все уши прожужжал: «надо атаковать, надо наступать». Вот тебе наступление — и ты опять недоволен. Ты жаловался, что нас высадили без пехоты и артиллерии? Вот тебе и пехота, и артиллерия — целая дивизия. Чего тебе еще надо?

— Ты что, не понял? — зло сказал майор. — Дивизию растащат по батальонам поддерживать пехоту!

— И что в этом плохого-то? — удивился комиссар.

— А то, — майор махнул рукой. — Ладно, вечно забываю, что ты политработник.

— Ну-ка, ну-ка, — напрягся Беляков. — И что такого в том, что я — политработник?

— Ладно, Миша, забыли, — комбат застегнул комбинезон и собрался было лезть на танк, но комиссар придержал его за плечо.

— Товарищ майор, вы не могли бы задержаться, — в голосе комиссара проскочили нехорошие нотки, и Шелепин резко повернулся. — Так что ты там вечно забываешь насчет политработников?

— Что с тобой такое, Михаил? — удивился комбат.

Комиссар, не мигая, смотрел ему в глаза. Майор выдержал взгляд. Беляков вздохнул и похлопал Шелепина по плечу:

— Извини, сорвался. Но ты меня иногда беспокоишь.

— Чем же? — улыбнулся комбат.

— Во-первых, — Беляков посмотрел в сторону — я не всегда буду твоим комиссаром. Мало ли что. Меня могут перевести, могут убить, в конце концов. У тебя что на уме, то и на языке, постарайся сдерживаться, пожалуйста. Слово не воробей.

— Ладно, ладно, ты мне это уже говорил, — засмеялся Шелепин.

— И еще раз скажу. Но не это главное. — Комиссар помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова. — Я знаю тебя три года, ты очень хороший и грамотный командир. Но, видишь ли… — он запнулся.

— Ну, договаривай, — посерьезнел комбат.

— Понимаешь, ты как-то… Всегда в оппозиции. Сколько помню, ты всегда гнешь свою линию. Нет, это, в общем, нормально, что у тебя есть свое мнение. Только понимаешь, оно почему-то всегда идет вразрез с мнением большинства, и командования тоже. Тебе сколько лет? Тридцать шесть. А все еще майор. Другие в этом возрасте уже дивизиями командуют.

— Да и ты, Миша, что-то в батальонных комиссарах засиделся, — насмешливо ответил Шелепин.

— Подожди, дай договорить, — комиссар, похоже, наконец собрался с мыслями. — Я твою прямоту очень уважаю, но иногда мне кажется что ты ею просто упиваешься. В ущерб делу, кстати. Пойми, это проще всего — резать правду-матку. А вот просто взять и без разговоров, спокойно, грамотно исполнить приказ…

— Я что, когда-то не исполнял приказы? — тихо спросил Шелепин.